(Байки деда Мыколы)
Было это еще в той, панской, Украине. А рассказал мне эту историю дед Мыкола, которому уже тогда, в семидесятых, было далеко за 80 лет.
Обитал он в старенькой мазанке на окраине поселка, где жила моя тетя и к которой я на лето приезжал отдыхать. Жил так близко к лесу, что выйди за порог, и собирай грибы.
Мазанка — это маленький такой домик, сделанный из переплетенных лозой щитов, обмазанных с двух сторон толстыми слоями глины. Крыша у такого домика была соломенная. А полы — глиняные. И не осталось уже таких домов в Украине нигде, разве, в музеях.
— Пан Радзевский был корнями своими чистейший шляхтич — с польским гонором, — прикурив от спички самодельную деревянную люльку — трубку, начал дед Мыкола. — Поэтому тяжко приходилось под его жесткой рукой всем — и прислуге, и крестьянам.
Его дети жили со своими семьями где-то в Кракове, женушка давно отошла в мир иной, и старился пан Радзевский в одиночестве…
Я, тогда подросток, с затаенным дыханием слушал рассказы старика. Но запомнил далеко не все — много ветра было в мальчишеской голове...
— И случилось однажды вот что…
С какого-то времени стали крестьяне замечать некие странности пана. Не любил он выезжать из своего поместья днем, но обязательно выезжал в сумерки. А потом в селах то в одном, то в другом стали помирать люди: где дитё какое, где девка, где парубок. И всё молодые. И безо всяких на то причин. Приходит утро, а они мертвы.
Подозревали крестьяне в этих смертях пана, да как докажешь?
А пан, казалось, стал молодеть.
Стали разглаживаться морщины, вислые усы и кустистые седые брови почернели, потемнела и шевелюра. И в глазах загорелся какой-то нехороший отблеск, словно попритухшую головешку кто-то вновь раздул в пламя.
Ходили слухи, что занимается пан черной магией. Вот и стали крестьяне на ночь запираться в домах, и ни шагу на двор, пока не рассветет.
Как-то вечером, возвращаясь из шинка, старый казак Зарян, не дойдя до родной хаты сотни метров, упал в сильном опьянении у соседского плетня, благо лето было, где и проспал до полуночи.
Он бы и до утра проспал, да разбудило его чье-то прикосновение. Огромный черный пес обнюхал Заряна, чихнул, недовольно потряс мордой, и легко перепрыгнул плетень. Старый казак всякое повидал на своем веку. Потому и не шевельнулся, пока пес не отошел от него.
А пес тем временем присел напротив окна и завыл тонко так, тоскливо, словно плакал. И от того плача у Заряна и дрожь пошла по телу, и хмель как рукой сняло.
Оттосковал пес своё, и обратно через плетень сиганул, обнюхал старого казака еще раз, и сгинул в ночи, словно его и не было. А Зарян подобрал полы дырявого кафтана, да и бегом домой.
Наутро все узнали, что в той хате, у плетня которой заснул казак, парубок помер.
Недобро смотрел пан Радзевский на крестьян, пришедших к его поместью. Недобро хмурил брови. Недобро пожевывал длинный вислый шляхетский ус. И отбрил, как отрезал:
«Нет на то вашего права, обвинять меня в колдовстве. Ваше дело землю пахать да поля обрабатывать. А что до смертей, так пригласите священника, пусть ваши хаты с кадилом обойдет, да святой водой обрызгает, глядишь, поможет»».
И повернувшись, ни слова не сказав больше, ушел в дом.
Уж не ведомо, священник помог крестьянам или еще что, а только не умирали больше в селах люди, хотя огромного черного пса несколько раз замечали на поселочной дороге глубокой ночью. А вскоре пан Радзевский уехал в Краков, где помер в глубоко старости, прижив жизнь, которой с избытком хватило бы на двоих. И, говорят, старость его была крайне мучительна — не отошел он в мир иной, пока не разобрали над ним потолок спальни…
Дед Мыкола знал много интересных историй. Не раз я забегал к нему в гости, не раз он поражал мое воображение то ли сказками, то ли былью. Не все они запомнились, но те, что отложились в детской памяти, обязательно еще расскажу.
: 364 
: 0 
