Синий ЧеловекЪ | Егорша Б. (Юмор)

СИНИЙ ЧЕЛОВЕКъ

Однажды по Тверской шёл с мороженным в вафельном стаканчике Синий человек. Шёл никому не мешая, не ругаясь матом на всю округу, не справляя нужду в арках и дворах (хотя и выпил с полчаса назад пять, или семь стаканов газировки с сиропом), а наоборот — добропорядочно слушая по поднесённому к синему уху маленькому недорогому приёмнику Леонида Утёсова (Лейзера Иосифовича Вайсбена) и Марка Бернеса (Неймана). Человек был абсолютно синий, с головы до пят. Некоторые встречные и те, кто, оборачивались посмотреть и убедиться в своих первых впечатлениях — неминуемо спотыкались и довольно жёстко падали на асфальт. Армянский, само собою. Кто-то случайно ударялся головой о бордюрный камень, кто-то о крышку люка. Кареты «Скорой помощи» подъезжали одна за другой, врезаясь друг в друга. А человек продолжал идти, не спеша, уверенной широкой походкой (могло даже показаться, что он бывший моряк, и под его шагами гулко отзывается металлическая палуба совсем ещё нового, пахнущего краской и свежими сварными швами китобойного судна), не притормаживая у памятных табличек усопших знаменитостей, не забегая вперёд, не толкая слишком медлительных, рассеянных, озабоченных (самых неприятных людей на свете), просто мечтательных — тростью в спину: «шевелись, голытьба!.. (это слово сегодня почему-то мучило его с самого утра, не мучило — просто прицепилось... но, ведь, прицепилось же?.. значит, что-то означало, о чём-то сигнализировало). Страна с её тружениками, уподобившись крупным тверским муравьям и огромным «американским» тараканам, доверчиво движется за тобою!» Накануне были какие-то праздники. Разномастные гомодрилы ещё конкретно шевелились… Изредка минуя стайки молодых хулиганов, фарцовщиков, пижонов, сутенёров, распоясавшихся фраеров-пьяниц и явных гопников (человек видел насквозь и никогда не ошибался, чуйка) — он не пускал в ход свои бугрящиеся под синим пинджаком синие накаченные руки — ведь кругом было достаточно много молодых, симпатичных, но нервически настроенных женщин в белых носочках и чепчиках, про гадких, навидавшихся всякого ужаса стариков и противных, как гномы и пиявки детей — уже не говорю — они повсюду совали свой нос, становясь первыми жертвами многочисленных падений… Вины Синего человека во всём этом безобразии, лично я, совершенно не усматриваю. Он просто был Синим и… каким-то немного особенным. Мало того — по всему видать — он был гуманистом — все свои грязные дела творил (как Леонардо Да Винчи, 1452 — 1519 гг.) исключительно в одиночку, безукоризненно и втихоря. Он был чем-то поразительно уравновешен и ужасно скромен, этот Синий человек. Думаю, Вам навряд ли такие встречались, мне просто повезло. И по явной, природной смекалке (написанной на умном, благородном лице), и по цвету волос, зубов, кожного покрова — человек БЫЛ ВЕСЬ СИНИЙ. Целиком. Поросший синими волосами пупок, пятки с синими мозолями. Разумеется, никто их не видел…
-2-

Только некоторые, очень красивые женщины с ногами по вторникам и четвергам могли заметить это краешком умело подведённого зелёного глаза в каких-нибудь затемнённых шторами меблированных комнатах… Синие уши, синий нос с лёгкой синей горбинкой, синяя шляпа с небольшими синими полями, синий галстух, синий костюм от Версаче, синие ботинки Саламандер (поговаривают, им сносу нет, что кажется довольно странным — вещи не могут служить вечно). А синие подошвы ботинок — гм — тут вообще забавно — как у Виталия Бианки в книжках про разных редких животных и растениях, переворачивающих все наши представления о млекопитающих и не только… Вы видели когда-нибудь отпечатки синих подошв на мостовой? А, между тем, накрапывал слабый дождик, и поскольку дороги были до этого совершенно сухими, повсюду теперь образовались причудливые рисунки следов. Была и аккуратная, несмотря на некоторую разлапистость, цепочка синих. Обычного 42-43-го размера. При нём (нашем человеке) была деревянная, из какого-то особого, очень (сразу чувствовалось) дорогого и редкого дерева, с затейлевым южно-китайским, возможно даже древне- непальским орнаментом, изысканная, т.е. найденная где-то трость, разумеется, синяя (кто-то легкомысленно забыл про неё: руки были чем-то другим сильно заняты — двумя коробками с «ленинградскими» тортами, мокрым коробком спичек, сломанной пополам сигаретой… не до трости, сами понимаете — прикурить бы; это вполне могли быть просто-напросто счастливые, до умопомрачения влюблённые друг в друга и свою старость, позабывшие всякое целомудрие старики, забывшие на лавке бульвара трость старика (старухи). Почему синюю? — не знаю, не могу точно сказать, даже подумать что-то. Фишка в том, что трость была для чего-то снабжена длинным, острым стальным наконечником. Полагаю, такие трости делают совершенно не для того, чтобы протыкать кому-нибудь поочерёдно обе почки, доставать до мочевого, тем более желчного пузырей, если кто-то аварийно зазевался на эскалаторе, или встал слишком близко, нарушив тем самым личное пространство не в меру аккуратного и, увы, брезгливого человека… Или же, например, кто-то легкомысленно прислонился к блестящей, чистой (моют их, моют, соскребают всякие муровые рекламы, в основном каких-то дурацких молодёжных оркестров; работать не хочется — бегом играть на трубе в каком-нибудь доморощенном коллективе) балюстраде. Засосёт, дурака, под перилла, или снизу, с ног начиная — вытаскивай потом по частям (кускам), искусственное дыхание для виду делай… неизвестно в какое место… Труповозки — крайне редко, но задерживаются. Что ж теперь, так и стоять рядом со всем «этим», охранять от кого-то? Балюстрады в метро с человеком там же — трудно-совместимы, только фонари на них красивые иногда, ну это так, для лиризьму… Мне в детстве всегда хотелось присвоить себе парочку таких вот круглых фонарей, на тонких, непрочных на вид тоже круглых деревяшках — оторвать, притащить домой, и, пришпандорив к ним провода, просто всем этим
-3-

любоваться, пуская пыль в глаза воображаемым гостям, девочкам в основном… пока родители на кухне о чём-то ожесточённо спорят, забыв, что только что заворожено смотрели какой-нибудь «Голубой огонёк» по телевизору с нелепым, по нынешним временам, маленьким экраном, без линзы, или слушали какую-нибудь нечленораздельную оперу по приёмнику на стене… Но было нельзя такое делать (отрывать фонари), и тогда, и сейчас нельзя. Могли в больничку положить, в богадельню какую-нибудь психиатрическую, на полгода, не меньше… А если чай с сигаретами привозить вдруг перестанут?.. Лучше — пусть сразу испорченный кипятильник током убьёт, чем затылок сверлить, чтобы установить причину «ЧЕГО-ТО НЕПОНЯТНОГО». Ещё хуже (страшнее для оппонента) бывает, если кто-то, словно куда-то сильно торопясь, что мизерно вероятно, пробегает (такой дурацкий и громкий скач!.. наверное, от лошадей, слонов, гиппопотамов, некоторыми людьми каким-то образом генетически унаследовалось… бегемоты, правда, больше любят плавать, чем бегать, от тех же слонов, но это сейчас не важно), бесцеремонно толкая тебя какой-нибудь нелепейшей формы и раскраса модной (почему-то. Кто решил, озвучил на всю Ивановскую, на весь подлунный мир?) сумкой из дешёвого кожзаменителя, или чувствительно задевая явно иногородним (деревенские — нет, они не такие, я их с давних пор уважаю), крепким, натруженным, натренированным уже чем-то бестолковым плечом, или баулом набитым никому не нужной фигнёй — залитыми краской спортивными штанами, разболтанными, прохладными на ощупь сандалиями, покоцанным инструментом… иногда пиццами… Это уже немного другая история. Но и то, и то, скорее всего — про приехавших в резиновую столицу соискателей какой-то обалденной, супер-работы, «заокеанского» такого, беспрерывно фонтанирующего счастья… Какой дурак разрешил такие здоровенные коробки с пиццей, всякими блинами и прочей жрачкой в московском метро таскать? Не Собянин ли, созидатель грандиозного? (с апломбом, уверенный, крепкий в своём понимании человек, это вполне понятно). Кстати, ещё одно замечание к нему — пускай срочно возьмёт под свой любимый личный контроль: сильно толстым людям в метро вообще делать нечего!.. в крайнем случае — пускай тройной билет покупают, хотя бы государство слегка подкармливают, а оно — пенсионеров, я совершенно искренне так считаю. Иногда. Очень редко. Так вот. Да.. А плечом, всё-таки, обиднее — инстинктивно требует какой-то мало-мальской мести, символического, но возмездия, не жестокого наказания, но и не кроткой, доброй отповеди… А ещё случается — встанут, например, двое, иногда прям по середине зала, раскорячатся и обжимаются часа по три (я, правда, не засекал пока, но что-то подсказывает), целуются по-всякому… при этом «он» показушно как-то, нелепо, её обтянутую старенькими джинсами попу обоими руками трогает… мало того — уму не постижимо! — водит руками по внутренней части бёдер негодяйки, возбуждает, типа… Вот, мол, какой я ею, Маруськой, любимый,
-4-

как она мне всё, что угодно запросто позволяет… соответственно — плевал я на всё вашу не знающею подлинного кайфа овечью отару!). Тут уже, сами понимаете, вековая общечеловеческая гармония медленно (потому что прочная, строили-то на века) разваливается — бурые, заплесневелые, но ещё на удивление крепкие кирпичи — начинают шевелится, трещать и, во концовке, с позором и грохотом падают на наши ко всему равнодушные головы, понятия, традиции. На время, образуется сладкий розовый дым, таящий в себе нечто сказочное, ужасно древнее, неизведанное, уже совершенно непостижимое, навеки утраченное… только на каком-то маленьком кусочке застрявшего в женских взъерошенных волосах или в чьей-то наполовину застёгнутой курточке кирпича, слабо проглядывает клеймо производителя с загадочным «Ъ» на конце. Просто им, молодым, прыщавым, ещё только начинающим играть в Любовь до гробовой доски… а значит — до остатков не до конца сгнившей, всё-таки добротной местами ткани, до перепутанных в двухместном гробу тазобедренных и других, забыл, как называются, костей и суставов… В их слабые, птичьи молодожёнские пока ещё головы (будущие взрослые черепа) не приходит, что у всех кругом — точно такие же дела в квартирах и других потаённых местах творятся… Порой трудновообразимые… Но, ведь, подспудно же как-то, братцы, в интимной, скрытой от посторонних глаз обстановке должно всё это вершиться, проистекать! Таинства беречь надо, и общежитие уважать. Так положено, с незапамятных ещё времён. Метро — это, ведь, не стрип-бар, это даже не спальня какая-то… Это… совсем наоборот. Заведение, где люди культуру свою друг другу показывают. Вот этим бы двум… четверым… шести… — прямо в ихние голубиные головы, в как нельзя подходящую, мягкую, специально обозначенную антропологией часть — мозжечок… Синим, соскучившимся по настоящей, серьёзной работе штыком… Хрясь… хрясь… хрясь… Но наш Синий человек был далёк от подобных пустых шалостей, садо-мазо, — он и не слышал никогда таких странных, непонятных слов! Нет, ребята, смешные дети и ещё более гадкие старики, — совсем не для этого мастера спохмела сочиняют простые, берущие за душу стихи и песни, делают протезы, свистульки, грандиозные, бестолковые, скульптурные композиции… костыли, трости… Хорошая трость — это не просто удобная, надёжная опора — асфальт и булыжник хорошо держат — она, братцы, перекошенное настроение у замученных жизнью взрослых людей и совсем маленьких деточек поднимает! Чем? — красотою своею, изяществом, необычностью… Разболтался, позабыл о главном. Ещё была у загадочного человека небольшая Синяя папка с данными обо всех жителях Тверского района, Пресни, Арбата, Красносельского околотка, Китай-города, Патриарших… там — обо всех у кого рыло не просто в пушку, а густыми, рыжими, пыльными бородами поросло… Здесь же и заслуженные когда-то своими бесполезными для общества упражнениями и неправильным образом жизни спортсмены (где вы сейчас их встретите?.. то-то же! — ушла порода!),
-5-

и артисты там всякие выдающиеся… Дети тех и других — зачастую совершенно неформальные — полностью лысые, наоборот волосатые, грязные, полуголые, в зверских, бессмысленных татуировках (разноцветных — ха-ха-ха!!), с серьгами во всех местах. У некоторых мочки ушей уже до последнего предела растянуты, почеши ухо, щёлки по нему слегка пальцем — и лопнет всё на фиг… Страшно просто лицезреть такое!.. Глаза… глаза — чёрные, уж не знаю, чего они там в них закапывают, какими чернилами заливают... Машинное масло? Чистая, необработанная нефть? По мне — лучше уж пусть смешные, но всё же татуировки. (Вот на лице, на голове, на макушке — этого я решительно не понимаю, не приветствую, претит). На них (которые на конечностях и туловищах) не так страшно смотреть… со второго раза… а потом — вообще привыкаешь. Да… и разновозрастные кремлёвские обитатели (как без них!) среди всего этого сброда встречаются… Их не так много, но они почему-то повсюду. Про бороды — я, конечно пошутил, это совсем не обязательный атрибут богатства человека, скорее проявление его многогранного, «волосатого» внутреннего содержания. В общем, там были все, у кого больше миллиарда в стареньких грязных наволочках, пододеяльниках, под резинкой затейливых рейтуз, в просторных лифчиках… — шучу и продолжаю!… — в чулане для швабр, протухших тряпок, банками со сливовым вареньем и кисло-сладкой капустой (есть такие технологии) для попавших в западню любовниц… Висят, к примеру, на ржавом, совсем неприметном, вроде, гвозде трогательно-смешные, такие нелепые на сегодняшний день колготки — красные, серые, малиновые, коричневые (карие… ха-ха-ха!) — кто в чём детство встречал… а в них, в колготах этих — денег — на несколько Необитаемых островов, с жемчужными пирсами, тридцатиметровыми, многоэтажными яхтами!... Плюс всяческие причудливые бунгало на побережье, легко и надолго потрясающие воображение любого туриста и путешественника. Даже в болонах колёс дорогих автомобилей бывает полно денег и ценных бумаг… Больше, чем в столичных банках, поверьте старому... ну да! — армянину! — а кому же ещё?.. А сколько дорогой бумаги под отапливаемом сидением чуточку испуганного, слегка растерявшегося, несмотря на все свои пистолеты, хозяина — объёмы и цифры называть неприлично!.. Только на небольших бумажках дрожащими руками отображать и кому-нибудь осторожно показывать… Многие сотрудники в обморок падают, расследуя эти дела, выкладывая, это всё, пересчитывая, занося в длинные протоколы, — им просто кислорода вдруг становиться не хватать… Короче. Вот все они были аккуратно занесены в содержимое Синей, довольно пухлой папки. Много, много развелось за последние лет 50, этих проклятых денежных мешков, этих ненасытных «благотворителей»… Помошников депутатов и прочей шушеры, находящейся в надёжной, паровозной сцепке с миром криминала, разумеется. Вот Вы смотрите по ТВ всякие там сериалы, а отчёта себе не даёте, что всё на самом деле гораздо хуже обстоит, чем они там показывают, думать-то
-6-

некогда, сменяющиеся, яркие картинки — диафильм на белой простыне, совсем, как в детстве… (Вообще-то, по чесноку, братцы, — мы все куда-то стремительно катимся, безумно радуя гордого демона и его страшных ангелов… Спаси, Господи. Зато всегда можно — всё перечеркнуть, изменить, оставить далеко позади, даже не вспоминая никогда. Поняли?) При том, что проку от них, от всего этого «братства» (отрывисто мыслю — привыкайте, ибо после меня куча книг останется, кое-что даже в обязательную школьную программу скорее всего просочится… пара рассказов, из самых коротких… с десяток стихотворений) — как от собак нерезаных… как от моей полудикой, шкодливой Муськи, которая, в возрасте уже более года, по-прежнему сосёт мои любимые серые штаны, принимая их за свою чёрную маму (особенно с правой стороны, там всё такое грязно-белое… слюна-то особая, почти что ядовитая какая-то… стирать устанешь). Она даже на своё имя не откликается… Гордячка… Королева мусорного ведра!.. Хоть индюшкой её корми… Дикарка переславльская. На руки не идёт, царапается, кусается… а чужих — боится — трусиха ужасная. Одни мелкие неприятности от неё, или их постоянное ожидание. Да, а штаны — из «плюшевого», приятного такого материала, хотя и сделаны в Молдавии, дочка подарила… Она же про Муську ещё тогда не знала. Что она вдруг появится. К сожалению, я не могу перерезать своим компактным сварочным аппаратом весь этот порочный круг. Мне просто не дадут этого сделать. Понаедут питерские ребята в кожанах… Самарские и рязанские к ним обязательно примкнут, с битами, с монтировками… Ушлые, хитрые, себе на уме, — воронежские, тамбовские… шустрые краснодарские… простые ростовские хулиганы… «Отмороженные» со всего мирового подсобного хозяйства непременно подтянутся, от поляков до австралийцев… Забросают фальшивыми купюрами, в которых я, может быть, вообще задохнусь даже… Или просто руки к ногам привяжут… И уйдут, «по делам», начисто (якобы) забыв, что я там где-то висеть остался… На ржавом крюке, стреноженный… Прыгаю-то я неплохо. В школе по физкультуре имел твёрдую «пять». Но учитель, Геннадий Анатольевич, нас никогда не связывал, не подвешивал, ему это и в голову не приходило!.. даже после рюмки-другой, с «трудовиком», Юрием Максимовичем... Педагогика не любит сомнительных экспериментов. Однако, вернёмся к нашему Синему человеку. (И так уже почти всю канву порушил, словоблуд, бестолочь!) Он упрямо шёл куда-то вперёд, легко поигрывая изящной тростью (а она ведь была почти, как у Поддубного — не так уж и легка, — «сердечник» — из заправской немецкой стали, видать… или наоборот — простого русского чугуна), глядя на мир сквозь круглые толстые синие очки и слегка улыбался чему-то. Левый глаз, при этом, постоянно подмигивал (фронтовая контузия), но очки скрывали этот маленький, причудливый, героический недостаток. Стояла июльская жара. Порою, издалека медленно и красиво наплывала небольшая свинцовая тучка и быстро таяла, проливая на прохожих свои скупые слезинки… А на её месте, вдалеке, сразу появлялась новая, точно
-7-

такая же, бестолковая, скоротечная… Но человек не снимал пинджака, тем более не засучивал брюк, не устремлялся к, хоть и грязным, но прохладным городским фонтанам… Почему-то чувствовалось, что он завзятый москвич и знает каждую у урну за углом, из старых, давно кем-то грамотно, с умом расставленных. Изредка, элегантно задрав назад одну ногу и подавшись синим туловищем вперёд, человек аккуратно сплёвывал в них никотиновую, коричнево-синюю слюну. В то же время (вот странность, старая московская привычка) — человек то и дело наклонялся, подбирая «бычки», мелкий сухой мусор — обрывки газет, подсохшие бумажки от мороженного — и аккуратно складывал это всё в положенное им место. А вот новые урны, непрочные и уродливые, «времянки», совершенно бездумно, бессистемно расставленные кем-то (Собяниным?), он явно презирал, легко сбивая их всё той же длинной упругой синей тростью. Вы не поверите, но и тут некоторые прохожие от этого тоже падали, их словно срубало, как молодое, но уже крепкое дерево… «Скорых» уже не вызывали… Их как раз все ремонтировали, пользуясь образовавшейся паузой, облегчением общей медицинской обстановки в огромном, больном городе… Наш-то человек видел смысл, понимал всему меру и значение. А люди… Люди, как всегда, чудили… Большинство словно извинялось за что-то. Дескать, глупо искать виноватых — карма у нас такая, неправильная, до мученичества порою доходящая… Отрабатываем что-то там потихоньку. Высшие низшим всегда чего-то приказывают. Расти, развиваться, устремляться и пр. Работа у них такая. Впрочем, это надолго, обширная тема… На повестке совершенно другое, немного страшное, но обязательное. А вот и дом. Не просто дом — старинный особнячок. По-прежнему весь в кустах сирени и жимолости... (Залезть бы потихоньку в окно, как бывалыча… напугать до обморока голую, распахнувшуюся во сне тётку!.. и смотреть, смотреть на неё… как на чудо ни с кем никогда ещё небывалое). Долгожданный, старый, почти родной ДОМ, описанный миллионами кошек подъезд, с симпатичными облупленными тиграми по сторонам, поросшее мать-и-мачехой крыльцо, огромная облезлая дверь — всё та же. Потёртая, когда-то позолоченная ручка — тоже на месте. Бесчисленное число заляпанных пёстрых звоночков уже поснимали, — расселились, видать, разбрелись по миру… Да, настоящая, тяжёлая дубовая дверь начала первой половины прошлого века, ничего особенного, но что-то внушает, делает серьёзным, сосредоточенным каким-то… Синий представил и улыбнулся — за ней непременно танцуют маленькие зелёные обезьянки, а другие, поинтеллектуальнее — упражняются на десяти пианинах и довольно гогочут!.. Ну что ж. Именно тут сам Анатолий Прокопович Несворуйко с супругой с детства проживают. Живы ли?.. Не съехали?.. Ответ отрицательный. Синий знал про них всё. Отношения их, — приветливые, дружеские, участливые, но несколько безразличные в половом отношении — однажды, волей нелепого, дурацкого, вполне банального случая (пиво там какое-то… 50 бутылок… «Жигулёвского» Бадаевского завода) плотно законсервировались и
-8-

сохранились до сей поры. Ты — половинка, я другая, мне, тебе… В таком не слишком возвышенном, но, в общем-то, правильном ключе… Ещё с комсомольской ячейки повелось… Позже, с начала ответственной партийной работы, канаты и гайки окончательно затянулись, всё устаканилось-укрепилось и припаялось навечно. Семейные дрязги — это всегда плохо, поэтому их никогда почти что не было. Умные были люди, практического склада. Поэтому и детей, безо всяких мучительных сомнений, решили не заводить. Подумали и решили — все дрязги, недоразумения, неприятности — из-за них — Малышей и их Карлсонов… Было заметно — они, Прокопыч с супружницей, недавно ночевали… Да, это было отчётливо видно сквозь заляпанные пальцами воров и бандитов синие стёкла нашего человека. Все они (эти воры и бандиты) были на данный момент давно уже мертвы — не посягай на чужое. Ни при каких условиях не трогай сокровенного — очков, шляп, усов, старайся не касаться головы… Даже, если она лысая, как колено, с оттопыренными ушами, и очень хочется погладить… или провести по чудесному-лысому-гладкому черепу нестриженным, как у поэта Пушкина и некоторых гитаристов, ногтем большого пальца. Руки, разумеется. Но речь не об этом. «Прокопыч, где деньги, цацки где??.. королевские брюлики, виллы, яхты, каналья… не прячься за спиной своей Старой Кочерыжки… где гостиницы со звёздочками, самолёты, океанские лайнеры, пароходы?.. дирижабли, наконец? Комфортные сдвоенные СВ и — главное — грязные товарняки??.. Вагоны все эти, спрашиваю, где?.. Бешенное количество… Где НАШ СКАРБ, тупица бессовестная??.. Ты что, обалдел под самый конец жизни?.. Или тебе уже всё до 15 вт лампочки?.. Совсем нюх вместе с совестью потерял… Вообще, каким-то ненормальным, похоже, сделался… Кто должен за тебя, идиота, жену любить и слегка побаиваться, тихонько огрызаться, неразборчиво покрикивать на неё что-то нелицеприятное… возможно, даже матерное? За котятами туалет убирать?… гладить их, тискать, получая от этого простое, полезное, человеческое удовольствие?.. Ведмедь Гималайский!.. Где твои почти уже взрослые дети, спрашиваю я тебя во концовке??.. Ты думаешь хотя бы иногда о чём-то… возвышенном, Прокопыч?.. О Вечном, говорю, задумываешься между стаканами ворованного шотландского виски?.. У тебя же — всё ворованное, сама твоя жизнь… «Замолчи, Старая Кочерыжка!» — прикрикнул человек на женщину… Жду вразумительного ответа. Ну же. Аргументируй. Только давай, брат, без слюней, соплей и пр. С трудом выношу». Анатолий Прокопович потоптался немного на месте, потупив глаз (у него он был один, ещё с молодости — девчонка одна в песочнице куском проволоки зачем-то выкорчевала; вместе потом в секцию джиуджицы ходили, много чего кому поломали, вывихнули, вывернули… оторвали… что поделать — спорт) и начал нести какую-то околесицу, быстро входя в раж, утрируя, актёрствуя и привирая… А Синий человек, тем временем, обсыпал комнаты по периметру убойным (если быстро не промыть желудок качественным керосином, или
-9-

слабой кислотой с марганцовкой) крысиным ядом… Сделав дело, он снял синие перчатки и забросил их на люстру, с гримасой потянулся, щёлкнул костями спины (он в молодости лет десять кряду с большим энтузиазмом, разгружал пароходы в порту, потом трудился на ж/д, потом пионерские лагеря начались…) Размяв синие пальцы рук, он убрал их в карманы брюк и закурил, прям от стены (в старом фильме про ковбойцев Прокопыч с женой однажды уже видели такое). «Хватит, Прокопыч… Всё через чур надулось — и лопнуло. Перед тем, как слизывать всю эту заразу, что я случайно просыпал — сходи купи цветов… жене… огромный такой букет, наподобие венка… только без ленточек… не люблю… На всё покупай, что в этом доме надёжно запрятано… Соседей потряси хорошенько… Хорошо, когда усопший утопает в цветах, венках, гербариях и пр. Ей, твоей уже почти бывшей… черепахе, будет очень трогательно, приятно смотреть на всё это… Со средней дистанции. А потом и сама, бедолага… И учти — ни один доктор… нет, лишь один доктор из тысячи сможет избавить тебя от неимоверных мук — это ты сам. Просто вернув долг с небольшими процентами… Ладно, старина. Я уже понял, что это невозможно — все пластинки… эпизоды, кинофильмы — сто раз прокручены, просмотрены, мосты — сожжены. Промывания желудка, предупреждаю, вряд ли помогут… в порошке стекло… много стекла… Молись, крепись и т.д. Не стоит бросаться к телефонному аппарату и оповещать о моём неожиданном появлении в Москве всех остальных — с большинством давно покончено, ты один из 30-ти остался… Дурацкая цифра… За образцовое поведение — делаю тебя 10-м… Супругу- 11-й… Кстати… я перерезал все провода в твоём никчёмном, затрапезном, пыльном жилище, старина, так что — никаких урок, терьеров, бандитов и компетентных органов… Сами разберёмся. Распустил ты жену… да… Непутёвая она у тебя, как и ты сам… Даже на стол не накрыла… Сразу видно — дура набитая… Бедно же ты жил последние годы, очень бедно и, должно быть, ужасно тревожно, не правда ли?… Бывай, Копа!». Синий человечек вонзил свою трость в огромную дверь и, слегка нажал на медный, отпалированный сотнями пальцев и ладоней круглый набалдашник трости, убрал лезвие обратно и юркнул в образовавшуюся щель. В квартире было очень душно — те двое запросто могли задохнуться… и умереть… Идиоты. Улица оглушила Синего человека знакомыми с детства звуками… Он прошёл к метро, скорее всего — к «Маяковской», легко сбежал по ступенькам, прошёл без билета турникет и сел в какой-то ярко-оранжевый поезд. Поговаривают, что всех их, случайных свидетелей, видевших убегающий в тоннель поезд, уже нет на свете — сердечные приступы, аварии, несчастные случаи, прочие неприятности). Случайно выжившие утверждают, что видели его мельком в районе Замоскворечья… разгуливающим по набережной, спускавшимся по ступеням к воде, вытаскивающим из неё перебитых винтом, но ещё немного живых угрей и уплетающим их за обе синие щеки… Значит, кровяной был, белковый, не на машинном масле и
-10-

авиационном керосине… Не на медицинском спирту… Видимо, он решил удалиться от Центра и доделать свои непростые (что касается морали), трудные, но справедливые и, увы, совершенно обязательные дела там, вдали от человеческого гомона и суеты… Многим, ох-как многим, было суждено повстречать его в последний раз именно за Москвой-рекой, уже почти за городом, в районе престижных «городских» дач. Наутро два десятка человек нашли уже мёртвыми, остальных — в пограничном, сумеречном состоянии — согнувшаяся в дугу, трепещущая от безумно тревожных и однозначно безрадостных ожиданий душа, нехотя покидала бренное, холёное, иногда довольно красивое ещё (неприятной, какой-то пустой, пугающей красотой) тело… Все, как один, нализались сильнейшей крысиной отравы с мелко битыми стеклом… Подчерк выходил один и тот же. Пострадали миллиардеры, в основном строители, директора крупных рынков, известных столичных ресторанов, различные предприниматели большой и средней руки… и маленькой совестью… с облезлого воробья, не более… Вообще, когда-то, «цеховики», как их называли, и комсомольцы — были толковые, местами даже принципиальные, честные, порядочные люди… Что со всеми с ними произошло, что стряслось?!.. «Цех, завод, старые зелёные немецкие станки, запах стружки и масла… мне с молодости нравятся такие вещи!..» — промелькнуло в голове у Синего человека… Среди усопших встречались о-чень крупные, серьёзные, неприкасаемые авторитеты, различные шулера, держатели подпольных казино и гей-клубов, до чёртиков надоевшие всем известные политические деятели и журналисты, слишком рьяно и с нескрываемым смаком освещавшие эту бестолковую (с первого взгляда), несуразную жизнь. Я понимаю, что мой очередной рассказ снова выходит с некоторым таким не совсем приятным душком… Но дело сделано. И потом — я старался. Кинуть пару-тройку важных, насущных мыслей… А Синий человек исчез, больше его никто, нигде и никогда не видел. Нескольким тысячам землян стало чуть полегче дышать и спокойнее вершить свои простые человеческие дела… Сегодня снова стал накрапывать мелкий, приятно шуршащий дождик, с некрупными, но сильными каплями… Капля падала на ещё почти зелёный, совершенно живой лист — но тот, отрываясь с чёрной, мокрой ветки, — медленно, долго кружась, скорее даже плавая в воздухе, словно скользя по волнам, опускался всё ниже и ниже и, наконец, падал в траву, или на мокрый асфальт… Мостовая — бодряще, игриво, как-то обнадёживающе блестела… Души редких прохожих наполнялись чудной смесью чувственной грусти и непонятным чистым духом неистребимой радости и надежды… Образовалось несколько маленьких лужиц… К ним тут же подлетели чёрные в темноте голуби… напившись досыта, они медленно разбредались по сторонам, часто, забавно тюкая клювами в пахнущую осенью, дождём землю… Любая ткачиха, или продавщица тайно всплакнула бы от увиденного, услышанного… грустного, но обнадёживающего… благоухающего и радующего глаз… Мне просто хочется так думать. Что
-11-

есть, есть по-настоящему трогательные, прекрасные моменты в этой интересно устроенной, богатой разнообразием, но, увы, порой не слишком красивой жизни… Москва вполглаза спала, отрешившись от всего прожитого за день. На короткое, важное для её сосудов и артерий, закоулков и площадей время, она должна была… воспарить куда-то, наполовину пропасть, забыться… А ещё есть аорты… И много чего другого… и все это для чего-то…

К о н е ц ъ

(об ошибках, коих наверняка немало в таком слегка графоманском текстовом решении (сперва речь шла о сценарии, о короткометражке на студии им. Довженко… Денег, как всегда, не хватило — все снова (опять) ушли на Сергея Михалкого, на его вовсе неплохие, с красочными деталями фильмы… на хороших друзей и знакомых маститого режиссера. Мэтра) — просьба сообщать лично автору, либо в Министерство Иностранных Дел… лучше сразу — Путей Сообщения).

P.S. я такого, кажется, наворотил, что даже просматривать-исправлять не в силах уже… только новое продолжаю вставлять… сдерживаясь неимоверно… Жаден человек. Очень жаден. Во всём. Да — МНЕ СРОЧНО НУЖЕН РЕДАКТОР… Зарплата — от случая к случаю, всегда разная, не скрою — небольшая. Зато бесплатное питание, творог, молоко, хлеб… Что Бог пошлёт — то и будем есть. Может, это сделает нас немного лучше… проще, смиреннее… /// Ненормированное посещение мест общего пользования гарантирую. Можете пользоваться моей пастой, бритвой… только ноги слегка подбривать, если нужно, приспичит… Мужики мне не нужны. С меня самого себя хватает. Всем Пока. Здоровья. Правильных мыслей и поступков. Муська!.. Пошли курить!..

Синий ЧеловекЪЕгорша Б.

Синий ЧеловекЪ
Егорша Б.