Ветер гудел, меча ворох тлеющих листьев по серому асфальту. Отныне наш город походил на не что иное, как груду костей в обветшалом силуэте вчерашнего дня. Теперь здесь свалка отходов, и солнце, которое совсем недавно ласкало лица здешних жителей, оно сгинуло в один миг.... Вот на этой улице я когда-то, как будто ещё вчера, держал за руку Лизу, весело шагая на очередной сеанс мелодраматической трепни. А вот здесь, сразу за углом, проживала тётушка Нэнси, вечно нагнетавшая ураган вокруг феминистических бесед, которые она, с величайшим удовольствием, заводила в кругу своих соседей. И многие другие жили здесь... имена и лица их до сих пор покрывают испепелившимся прахом улицы нашего города. «Смерть приходит внезапно и незаметно», — эту фразу любил поговаривать наш классный руководитель, Фред Бёрн, земля ему пухом. Слава Богу, что он не успел дожить и увидеть этот зажаренный мир во всей его красе.
Что произошло? Я не знаю, так как в тот момент мы находились глубоко под землей... Мне и двоим другим сотрудникам нашего отдела поручили залатать одну из пробоин в нижней части подвала здания «Warehouse Capital». Работа была грязной: заплесневелые стены и потолок, зловоние, обитающее там, в недрах вечной черноты, хлещущая бешеным напором вода... Однако, несмотря на эти помехи, ниспосланная работенка была окончена в течение четырех часов.
— Finita la comedia! — подытожил Генри, один из моих коллег по цеху. Пятнадцать минут на сборку инструментов, ещё с полчаса ходьбы до точки вылазки, а потом каждый по своим коням.
— Крысы, — вытянул Ронни. — Здесь раньше были крысы.
Ронни был достаточно серьезным человеком: редко когда бросал слова на ветер, чаще всего говорил по делу.
— Это мы их спугнули, при нашей то работе и мёртвого с того света вызволишь, — констатировал Генри. — Что скажешь, Брайен?
— И мёртвого тоже, хотя не могу не согласиться с Ронни, крысы действительно куда-то подевались.
Дальнейший путь до люка мои коллеги молчали, я и сам не испытывал ни малейшего желания возвращаться к крысиной демагогии, пусть лучше будет гробовая тишина до конца нашего пути. Мы подходили к люку. Генри вытянул руку и зацепил лестницу, которая, как глыба льда, рухнула на землю и сотрясла громовым шумом первый этаж подвала. Мы с Ронни наблюдали за тем, как Генри карабкается по заржавелой лестнице, удерживая на правом плече чемоданчик с инструментами, он неудержимо прорывал себе путь к вечному светилу, перебирая, шаг за шагом, десятиметровую ржавчину.
— Люк не поддается, — Генри, уже всем своим весом, пытался отодвинуть сорокакилограммовую пластину. — Что-то держит её с другой стороны.
— Господи, Генри, — завопил Ронни, — мы же как-то сюда попали; что могло произойти за каких-то проклятых два часа?
— Получается, что-то всё-таки произошло, иначе я бы не устраивал спектакль на ровном месте.
Генри спустился вниз.
— Дайте мне попробовать. — Ронни был здоровее Генри, и, вполне возможно, что та же комбинация движений проделанная им, сработает более эффективно. Лестница трещала под натиском крупнокалиберного Ронни, он уперся всем своим мясистым телом в люк, который оставался единственной преградой между светом и тьмой, нами и цивилизацией. Глухо, как в танке...
Дальше мы пошли по северной ветке до следующего места исхода — в нескольких километрах отсюда находится другой люк, который, если нам повезет, будет нашей последней остановкой на пути к внешнему миру. Северная часть подвала не была частью здания «Warehouse Capital», а являлась тоннелем, ведущим... Раньше этот тоннель использовался государством для промышленных и торговых перевозок разносортного товара. Ныне он пустовал, и запах гнили и вездесущей сырости особенно сильно чувствовался именно в этой части подземелья. Впереди тоннель разветвлялся на две отдельные, многокилометровые трассы — левая вела в преисподнюю, правая, наоборот, была символом очищения для нас грешных. Мы свернули вправо.
— Ещё три километра беспощадной вони и мы у цели, — пробормотал Ронни, жадно заглатывая накопившийся слой пресного воздуха, в надежде его отфильтровать. Он походил на удава, пытающегося переварить только что съеденное.
— Ронни, не будь таким расточительным, так можно и подавиться! — Генри был доволен шуткой. Ронни молчал. Мы были близко. Я спустил «спасательную» лестницу, подобрал две сумки с инструментами и, закинув обе сумки через плечо, поспешил к выходу.
Ронни и Генри остались внизу, заметив, что ещё одна труба неподалёку от люка дала протечку.
— Брайен, ты иди, мы за десять минут тут со всем справимся.
Я кивнул, толкнул обеими руками люк — он поддался. Первое, что я ощутил, оказавшись снаружи, было нехваткой воздуха. Ветер обжигал кожу, глаза жадно впились в стонущий от огня город, или то, что от него теперь осталось. Это был ад, только уже не внутри, — он вырвался наружу, пожирая всё на своём пути. Мне показалось «всего» ему было мало. Людей не было; теперь они стали пеплом, пульсирующим в такт веселящемуся пламени. Небо всосало в себя души живших здесь прежде, задернуло звёздное покрывало и удалилось, став бездонней обычного. Я попытался было сделать несколько шагов вперед, но ноги плотно осели на поверхности раскаленного асфальта, они стали воском, к которому только что поднесли зажженную спичку. Запеченная кожа ревела; из глаз, носа и ушей кровоточило; каждый нерв, находящийся внутри меня, сообщал о скорой кончине. Меня расчленял сам ад. За плотной стеной нависшего надо мной пепла, мне виднелась улица, на которой я держал Лизу за руку; вот здесь жила тётушка Ненси; вот кинотеатр; вот кто-то поднимает крышку канализационного люка; вот Ронни и Генри. — СТОЙТЕ!!! УХОДИТЕ!!! ОБРАТНО!!! ПОЛЗИТЕ ОБРАТНО!!!
Они ни видели и не слышали меня, но я видел их, точнее то, что от меня осталось...
30.03.2023 Сусанин без лесов и болот. Почему несомненен подвиг костромского мужика?
О том, что совершил Сусанин, нам известно благодаря царю Михаилу «Кроткому», который в 1613 г. не знал, что его спас Иван Сусанин. А узнав и удостоверившись в том, что его не водят за нос, поступил так, как велит совесть, и наградил потомков героя.