Альманах «Снежный ком»

www.snezhny.com



Такой навсегда | Катя Левченко | Рассказы |

Такой навсегда - Катя Левченко

Лет до десяти я рос счастливым ребёнком, и, клянусь, многие из вас позавидовали бы мне: у меня были замечательные любящие родители, и я, кажется, тоже гордился ними. Я неплохо учился в школе, был потрясающе воспитан и сдержан — словом, был одним из тех, кого хвалили не только родные и учителя, но и соседи по дому. Думаю, не вышел я только лицом: сам себе я, по правде, никогда не нравился, хотя мать любила повторять, что я весьма милый и что мне нужно немного подрасти, чтобы девчонки стали обращать на меня внимание. Если быть честным до конца, то вопреки прогнозам матери, девчонки не интересовали меня совсем. Я долго не мог понять, что интересного может быть в том, чтобы таскать за собой какую-нибудь заунылую подругу, которая так и норовит ворваться тебе в личную жизнь. Поэтому я с твёрдостью во мнении продолжал полагать, что лучшие отношения — это те, которых нет вообще. Однако, абсолютно всем моим взглядам был предел.
Впервые мой довольно-таки небольшой мир перевернулся в десять лет. Тот день я помню великолепно.
Было лето, и мне не сиделось дома ни дня. Не то, чтобы я любил погонять мяч с друзьями во дворе или поиграть в войнушку — наоборот, я проводил своё время преимущественно наедине с самим собою. Да, я был абсолютно замкнутым ребёнком, и меня не привлекало ничего из того, чем обычно занимались дети моего возраста. Вместо этого я находил себе какое-то необычное занятия, вроде выискивания гусениц в завёрнутых листиках кустов, или пускания корабликов по лужам из тех же листьев (последнее, должен признаться, было верхом моих детских развлечений). Мою мать поначалу немного пугало моё одиночество: она считала, что другие ребята попросту не хотят дружить со мною, и частенько пыталась завести разговор на эту тему, но вскоре вбила себе в голову, что это «тем лучше», потому что так я не научусь ничему плохому на улицах. Да.. мать приходила в ужас, когда видела драки между дворовой шпаной и пыталась сделать так, чтобы я по возможности не наблюдал этого. Страшно подумать, чтобы бы было, если бы она услышала от меня бранное слово. Но я никогда и не намеревался этого сделать при ней. Над многими вещами я вообще, честно говоря, не задумывался.
В один из таких солнечных летних дней, когда, казалось бы, всё вокруг всему радуется, я полдня не мог найти себе занятие и, пытаясь себя хоть как-то развлечь, сидел на скамейке и мотал ногами в такт какой-то щебечущей птице. Незаметно подсел какой-то не очень приятный старик с тростью и начал пристально наблюдать за мной. Вскоре я почувствовал на себе его тяжёлый взгляд и тут же соскочил со скамейки. Только сейчас я могу сказать, что тот дед был не совсем здоров, но, что скорее всего, был просто пьян. Я развернулся, чтобы уйти, но он остановил меня.
 — Парень, а ну-ка подойди сюда, ко мне.
Я посмотрел ему в глаза, но не сказал ничего.
 — Да что ты меня боишься, иди, вопрос хочу задать.
Мне стало даже немного интересно, что он хотел от меня. Тогда я подсел на край скамьи и начал ковырять ногой какой-то камень.
 — Сколько тебе лет?
 — Десять с половиной.
 — Да ты уже взрослый. Ну вот хм... ответь мне на вопрос. На один. Больше я ничего не спрошу. И прекрати ковырять скамью.
Тут я по-мойму просто глупо улыбнулся.
 — Ну так вот, скажи, чего ты больше всего боишься в жизни? Ответишь честно — скажу чего боюсь я.
Я посмотрел на него, как на дурака, и, даже не думая, сказал:
 — Не знаю, ничего не боюсь.
 — Значит, ты ещё не знаешь, чего боишься.
Мне стало скучно. Я спрыгнул со скамьи и побежал в подъезд дома.
Да, в тот день мы с мамой собирались поехать к бабушке, которая жила в другом конце города. Почти каждые выходные мне приходилось проводить там. Я не очень-то любил такие вылазки (уж ничего крайне интересного там не было точно), но кота я очень любил. Беда в том, что мама не разрешала мне заводить животных в нащей квартире, и тогда вся моя любовь к ним выливалась в бабушкиного кота Киселя.
Как только я поднялся на лестничную площадку, мама уже закрывала ключом входную дверь. Странно, что когда мы вышли на улицу, сумасшедшего деда уже не было. Как-то быстро ему удалось скрыться. Помню, что в глаза сразу бросилась расковыренная земля под скамейкой, и показалось, что дед что-то забыл на скамейке, похожее на газету или лист бумаги. Я хотел подбежать посмотреть, но мама схватила меня за руку, и мы сели в машину.
Вы не поверите, но тут произошло самое грустное, что было в моей жизни. Так случается, что самое грустное не выглядит сначала именно таким. В этом его подлость. Самая большая подлость, которая только может случиться с вами. Почему-то в тот день она случилась именно со мной. Мы выехали на шоссе, и кругом было уйма машин. Мы болтали о разных вещах, и мама всё спрашивала меня о грядущем учебном году (я ненавидел темы о школе), о поездках на рыбалку с отцом и о том, что сегодня готовить на ужин. В итоге, темы для разговора исчерпались, и какое-то время мы проехали молча. Мы преодолели уже немало пути, когда я начал замечать, что дорога изменилась, и была не похожа на ту, которая обычно мелькает в окнах автомобиля в воскресенье утром. Да, точно, в какой-то момент мы свернули на другую трассу, столь же широкую, как и привычная, разве что машины на встречной попадались реже.
 — Я тебе не говорила, но сначала нам нужно провернуть кое-какое дело, — будто издалека начала мама, — тебе нужно проверить зубы.
Я нахмурился.
 — Да, я знаю, что ты этого не любишь, но у меня есть знакомый зубной врач, который очень хороший. Я знаю его, и бабушка его тоже советовала.
 — Мы что, едем к нему? А бабушка?
 — И к ней тоже. Но сначала... Это недолго, мы может даже и не будет лечить их тебе.
Меня это убило. Помню, чувствовал себя отвратительно. Казалось, никогда не был я так обманут. Долбанное детское восприятие. Другие же дети как-то ходят по стоматологам. Я раз пять сказал, что, мол, я не хочу, поехали к бабушке. Я указывал на то, что это было чрезвычайно несправедливо, что меня не предупредили, и если бы мне сказали до этого, я бы отнёсся по-другому. Это не помогало. Тогда я просто стал упрямстовать. Кажется, я начал кричать (мне было всё равно, куда мы поедем, хоть домой, но не в больницу), но мама молча вела машину. Долго я кричать не смог и в результате затих. Но ненадолго. Тут я вспомнил вопрос о том, чего я боюсь в жизни больше всего. Да, вот оно. Больницы, а тем более зубные врачи — вот чего я так, чёрт возьми, боюсь. Тогда, в этот самый момент я решил, что мне не страшно ничего в жизни, кроме этого. За каких-то долбанных пару секунд я уверил себя в этом, и ничего, поверьте, ничего больше мне не казалось ужаснее. Я решил, что настою на своём, впервые я докажу, что моё слово что-то значит. Уж этого я точно не побоюсь. Я заколотил ногами, руками, начал бить головой о переднее сидение. Маме это точно не понравилось. Что было дальше, я помню плохо, даже не знаю почему, но вероятнее потому, что после всего этого больше всего в жизни я хотел это забыть. Всё что знаю, так это то, что автомобиль вылетел на встречную полосу и столкнулся с другой машиной. Это я прочёл давно, и где-то в протоколах. Кстати, останавливаться на том участке шоссе было нельзя. Мамы в живых нет, а я выписался из больницы чуть ли не через неделю. Тогда я, наверное, и понял, чего боюсь я больше всего в жизни. Именно с той поры я трус.
Очень редко случаются события, которые делают из тебя другого человека. В этом и опасность, и исключительная особенность этих событий. Тем не менее сем лет, видимо, было достаточно для моей жизни, чтобы сделать ещё одну гадость, ещё один поворот в моём сознании.
Самым тяжёлым испытанием тогда для меня оказался человек, который родился почти на три года позже меня. Я не хочу вдаваться в подробности и рассказывать все эти вещи, касательно того, как мы познакомились с ней, и где мы впервые поцеловались. Да, это было ярким впечатлением, но не настолько ярким, насколько были таковыми последние впечатления о ней. Вероятно, я никогда и не нравился ей особо, но она выбила у меня почву из-под ног раз и навсегда. Мне не выразить словами то, что произошло со мной тем летом, которое началось так же быстро, как и закончилось. Тогда мне и в голову не приходило, что это была любовь и всё такое (да меня это собственно и не интересовало), я лишь помню, что мне нужна была только она, и именно только тогда. Никогда бы не подумал, что за столь короткий промежуток времени можно получить всё, чего можно только захотеть в жизни, и потерять. И потерять до такой степени, что и не получить более и крупицы того, что имел.
На тот момент мы встречались около двух месяцев. Достаточно для того, чтобы в то время я думал, что это, должно быть, навсегда. Мне казалось она доверяла мне, ещё бы, ведь я был уверен, что знаю о ней многое из того, чего и близко не знали её друзья. Шло моё семнадцатое лето, и в один из его вечеров, прежде, чем встретиться с ней, я гулял со своими друзьями. Мы как всегда сидели где-то во дворах, и как всегда дело не обошлось без водки и всякого рода выпивки. Верите, проблема была в том, что к семнадцати годам я уже пил с друзьями несколько лет точно, да и довольно сильно (я думаю, нет смысла объяснять, как так вышло, что я так испортился), но до той поры это не приносило мне особых проблем. Я напился и в тот вечер. В один их тех вечеров, когда видился с ней. Только теперь я могу утверждать, что тогда, давным-давно, это был лишь повод, чтобы так кинуть меня и сказать мне те долбанные «до свидания», но тем не менее, ей удалось поставить это так, будто просто ей «жуть как» надоели мои пьянки, и она не хочет со мной больше общаться. Вы бы видели меня в том состоянии. Мы стояли где-то на мосту (абсолютно не помню, как мы там очутились), когда я выслушал от неё все, что она смогла сказать, и в первые минуты просто пытался заставить себя протрезветь и быстро разрулить ситуацию. Наверное, мои оправдания были не очень убедительными, и в итоге она сказала то, чего я так боялся от неё услышать:
 — Нам нужно расстаться. Я серьёзно. Я уже давно считаю, что мы не встречаемся, просто не хотела тебе говорить.
Какая же она дура. Ещё одна из тех дур, которых так много. Я разозлился. Да что там разозлился, я просто готов был разорвать её на части. И я уж точно не давал себе отчёт о своих действиях. Да, и именно тогда я сделал глупость номер два. Вместо того, чтобы извиниться и сказать, что нам лучше поговорить завтра, я ударил её. Не знаю, как я там замахнулся, но это, должно быть, было больно. Она не была не из тех, кто бы понял меня, кто сохранил бы это в секрете, и каждый раз на протяжении нескольких лет выслушивал бы моё «прости». Нет уж. В тот момент она расплакалась и убежала. И вероятней всего, сразу же рассказала обо всём маме. Проснулся я уже в своей кровати (бабушка тогда, кстати, мне не сказала ничего). Второй раз за все свои годы я почувстовал себя настолько виноватым. И, скорее всего, даже более виноватым, чем я почувствовал впервые. Во-первых, мне не пришлось проваляться в реанимации несколько дней перед осознанием того, что произошло (и чему ещё предстоит произойти), и, во-вторых, я был как ни как старше: все мои проблемы пришлось переживать в одиночку, ведь никто, никто, и близко не чувствовал того, что чувствовал тогда я. И мне было обидно, мне было до слёз обидно, что всё случилось именно так и именно со мной. Для меня прекратила существовать взаимность, и вообще какой-то смысл для многих вещей, которых называют ценностями. Возможно, этого всего можно было избежать, но я не хотел. Вместо этого, я хотел понять что-то более глубокое, хотел достать из этого то, что неизвестно никому. И, к сожалению, достал. Я пообещал больше никогда никого не любить, и с гордостью сдержал своё слово.
Да, и ещё одна вещь, о которой я хочу рассказать — это всего лишь единственный день в жизни, когда мне было по-настоящему плохо. Ему и предшествовали эти два события, которые собственно и подвели меня к нему. Но я благодарен ему, и рад, что он приключился со мной не так уж, по сути, и поздно. Сейчас вы поймете почему. В тот день мне было ни десять, ни семнадцать. Такой день не всегда можно обозначить сразу, и я даже скажу, что этого скорее невозможно сделать, но если такой был, ещё нескоро вы поймёте, что это и был он. Это необязательно день какого-то проишествия. Наоборот, это, вероятно, день, когда вы думали очень много, и обнаружили то, что всегда было так рядом, или просто настолько много всего накопилось, что теперь вы делаете какое-то заключение, которое даёт ответы на уйму вопросов, и эти же ответы меняют вас. Я точно могу сказать, что начиная с такого дня вы сможете точно посчитать дни, которые вы потратили зря и сможете понять, насколько безжалостно время, которое не остановить, а вместе с ним и природа, которая движет всем. И вы будете злы на неё так, как и был зол на неё я; и если вы когда-нибудь вдруг подумаете, что жизнь движется к лучшему, то вы ошибаетесь: я не всегда был таким — когда-то я был гораздо лучше. И пусть сейчас у меня всё сто раз отлично и замечательно, я твёрдо знаю, что уже не в силах измениться. Я такой навсегда. И это кстати единственное, что я вообще знаю наверняка.

6 июля 2010