Книжный магазин «Knima»

Альманах Снежный Ком
Новости культуры, новости сайта Редакторы сайта Список авторов на Снежном Литературный форум Правила, законы, условности Опубликовать произведение


Просмотров: 961 Комментариев: 1 Рекомендации : 0   
Оценка: -

опубликовано: 2010-08-02
редактор: (maf)


"Он и Она", "Божья коровка" | аниме | Мистика | Проза |
версия для печати


комментарии автора

"Он и Она", "Божья коровка"
аниме

Он и Она
     
   
     — Слушаю вас. — Она стояла с блокнотом и ручкой наготове.
     — Амм. — На секунду Он потерял способность говорить. — Мне, пожалуйста, кофе и пару блинчиков. — Он не мог оторвать взгляда от Ее лица.
     — Без ничего?
     — Что?
     — Блинчики! Сметана, джем? — Немного нетерпеливо переспросила Она.
     — Нет. Просто блинчики. — Голосом тише обычного уточнил Он, словно попросил их у Нее взаймы.
     — Хорошо. — Подытожила Она, захлопнув блокнот и сунув его с ручкой в карман передника. Не теряя ни секунды, развернулась и удалилась. С этого момента люди вокруг перестали для Него существовать. Лишь Он за столиком и Она в пустом кафе. В разгар субботы. Во время обеда. Невидимые люди толкали Его в плечо, мыли руки, о чем-то говорили, но они не знали, что все стали в одночасье невидимыми. Они все стали лишь каким-то отголоском, фантомами, двигающие невидимыми руками чашки и поднимающие вилки. Они могли вернуться лишь в одном случае, если Она подходила к их столику и то лишь в виде расплывчатых фигур. Но это было ненадолго, потом они вновь исчезали, медленно растворяясь.
    Он заворожено смотрел Ей вслед. Стараясь как можно крепче запомнить каждое мгновение в этот промежуток жизни с Её участием. Если бы можно было замедлить время, чтобы Она шла хотя бы вдвое дольше, но Она скрылась из поля зрения через пять секунд оставив в Его голове запись со своим уходом. Он тут же начал жадно прокручивать Её в голове вновь и вновь. «Слушаю вас. Кофе. Без ничего? Да. Хорошо». Блокнот, поворот, вид чуть приоткрытых бедер, из-под так плотно облегающей юбки, что удивительно, как Она передвигалась. Пустота. Перемотка назад. «Без ничего? Хорошо». Голос, словно бархат, мягкий и теплый. «Хорошо!» Запись постепенно затирается, смывая образ все сильней. Появляется чувство отчаянья.
    Он не сводил взгляда от стойки, за которой Она скрылась, отводя изредка взгляд для приличия. Потому что казалось, что все только и занимаются тем, что следят за Его взглядом. В груди, словно невидимая рука щекотала, давя на все органы, толкая их вниз живота, как на Американских горках. Голова, вдруг растеряла все мысли, оставив лишь Её лицо и фигурку, немного размытую. Голод прошел, еще, когда Она произнесла «хорошо». Но Он готов был еще сто раз заказать блинчики, лишь бы вновь услышать «хорошо». И сидел бы с горой блинчиков, высотой в полтора метра.
    «О, Господи! Вот Она!» Кажется, она идет ко Мне? «Точно!» При каждом шаге Её волосы возле ушей слегка развевались от ходьбы. Лёгкие, идеально подстриженные, чёрные как битум. Ничто не может нарушить эту идиллию, уложенных волосинка к волосинке. У кого угодно они могут растрепаться, но только не у Неё. Даже если Она будет спать неделю в стоге сена, они будут лежать всё также, волосинка к волосинке. Под фирменной одеждой, Он разглядел черты Её тела, тонкая шея, хрупкие плечи, немного худенькие, но именно это Её уже выделяло от других, и из-за этих плеч хотелось Её защищать, казалось Она такая слабая и хрупкая. Да, Он готов был драться с полчищем, даже не врагов, а не важно с кем, лишь стать Её защитником. Она даже бы не знала об этом, но, умерев за Неё, Он был бы бесконечно счастлив. Такие же, тонкие длиннее обычного пальцы. Длиннее обычного, но не для Неё, для общества которое с таким же успехом вернёт моду на анорексию. И все поверят, что это потрясающе и полезно, нужно лишь придумать этому красивое название. Он вдруг так отчаянно полюбил худеньких девушек, вернее Одну, но раньше бы посчитал — это не в Его вкусе. Он уже начал подумывать, не изменил ли — Я Себе? Может это всего лишь увлечение? Он тут же прогнал эту мысль, которая мешала наслаждаться Ею. Майка, шоколадного цвета, почти под самое горло, небольшая грудь, плотно обтянутая, с выделявшимися деталями лифчика, лишь подчёркивала Её девичесть. Но в Нём не возникло животного инстинкта, обычно рвущийся внизу живота, при одном намёке на женские выпуклости. Никакого желания, кроме того, что Он хочет быть с Ней рядом. Обнимать за плечи, защищая от любых посягательств в Их пространство. Нет желания!? Значит, точно в Его голове, всё перевернулось. Он всегда держал себя на расстоянии от женщин, знал, что ничего хорошего дать не сможет. С Его то характером! Он боялся страшно себя, боялся сближаться, с кем бы то ни было, но сейчас оказался бессилен перед собой. Увидев Её лицо, глаза, ещё с ребяческим, беззащитным, взглядом, Он на мгновение поверил, что могу быть другим. А может лишь, сумел обмануть себя. Но сейчас, пусть даже Она не взглянет на Него, пусть Они и расстанемся. Он даже уверен был, что так и будет, Он слишком хорошо себя знал, рано или поздно доведёт Её до слёз. Все рано или поздно доводят до слёз. А этого уж Он не хотел, конечно. Но сейчас Он хотел быть рядом, слышать Её запах, чувствовать Её кожу, едва касаясь, словно боясь порезаться или обжечься, заглядывать в глаза. При каждом шаге, приближающем Её к Его столику, сердце учащало свою качку крови в голову. Щеки, казалось вот-вот, придется тушить кофе. Он был уверен, что пар, поднимающийся от чашки, ничто, в сравнении с Его пятитысячной температурой лица. Он уже устал быть одиноким. Женщины, конечно, появлялись периодически в Его жизни, даже пару раз думал, что отношения, наконец, станут постоянными, но спустя каких-то шесть-семь встреч, внутри всё успокаивалось, и замечал, что, не позвонив, даже не переживает. И посчитав Себя нечестным, просто исчезал, стыдливо потом Себе, признаваясь, что даже расстаться не может по-мужски. Но почему-то был уверен, что девушка не переживает, ведь отношения и нельзя было назвать отношениями. Кино, редкие гуляния, болтовня, немного натянутая, потому что общих тем так и не нашлось, постель, после которой каждый раз казалось, что придется жениться, но она всегда говорила, что это лишь секс. Но Он чувствовал, что не может быть секса, даже без намека на чувства. Конечно, это было старомодно, но Он всегда считал, что постель это нечто такое, что если нет той искры, то секс будет не идеальным. Как после уборки квартиры. Все полы вымыты, а под одним шкафом было лень нагнуться, вроде везде чисто, но где-то глубоко внутри что-то свербит. Ты, конечно, знаешь, что причина под шкафом, но гонишь эту мысль. Возможно, Он даже этого и не осознавал, но чувствовал где-то у себя внутри, что это правильно. Может глупо и наивно, но по-другому не мог. Секс нельзя назвать «занятие любовью» если нет искры. Секс? Да? Но не любовью. Это такая же гениальная идея кому-то пришла в голову назвать шахматы спортом. Состязание, игра, но спорт?! Я вас умоляю.
    Она уже рядом. Надо что-то сказать. Кажется, что Она даже ждет от Него этого, но это конечно просто так хотелось. В голове полная пустота. Мысли неслись как угорелые, будто Он стоит посреди шоссе, а они несутся со скоростью космических кораблей, лишь размытость и отзвук, но уловить смысл невозможно. Может просто пригласить куда-нибудь? Или посидеть? Но о чем говорить? Вдруг будет такой же паралич мозга, и будешь выглядеть глупо? Язык жалок, как обмоченный матрас. Так хочется быть оригинальным. А может Ей это покажется глупым? Нет, меньше всего, хочется показаться Ей глупым! Ну! Ну, же! Почему молчишь? Скажи хоть слово! Чашка и тарелка с блинчиками оказались перед Ним.
     — Спасибо.
    «Спасибо!? Гениально! Ты верх красноречия. Знаешь Ты кто? Ты придурок! Ну, скажи что-нибудь! Молодец! Ты упустил свой шанс. Видишь, Она ухолит! Она даже не посмотрела на тебя. Поздравляю! Ты меньше всего хотел выглядеть глупым, но вышло как всегда не, по-твоему. Ты выглядел именно так! Ты как всегда думаешь о том, что не хочешь быть один, устал сидеть один в кафе, делая вид, что одному тебе уютнее, а когда встречаешь Ту, которая понравилась по-настоящему, Ты молчишь. Ты даже не попытался. Может, Она и отшила бы тебя, но Ты этого никогда не узнаешь. Не надо быть лгуном и считать, что лесть, возведенная в тысячную степень, произведет на Неё впечатление. Только не на Неё. Она не такая. Она не как все. А Ты промолчал. Почему? Потому что Ты всегда был с девушками слюнтяем. С теми, кто Тебе не нравится, ты спокойно можешь флиртовать, не боясь, что они посчитают тебя глупым, и как ни странно ты им нравишься. А с Той, Которая может, посмотрит тебе в глаза так, что от счастья Ты сможешь дотянуться до облака, Которая за одно мгновенье, перевернула все Твое восприятие, и Тебе вдруг показалось, что все вокруг вдруг стало добрым и не таким мрачным, как Ты привык, Ты просто промолчал. Может, просто все они были не важны для Тебя? А Она…» Она в один миг стала всем. Он не мог оторвать от Неё взгляда. Он не верил в любовь с первого взгляда, с некоторых пор Он вообще не верил в любовь. Страсть, проходящую через разные промежутки времени. Влечение, проявление интереса к человеку. Гормоны, в конце концов. Но не любовь. Это как первая машина. Копил десять лет, потом купил и рад поменять, да денег нет. Наконец накопил, но начинает сосать под ложечкой. Понимаешь, что привязался к поношенному, но такому родному. Что же произошло сейчас? Все Его убеждения разлетелись в пух и прах. Но чтобы это узнать, надо быть с Ней. Слушать Её голос, вдыхая запах Её волос. «Что же это со Мной? Я просто потерял голову. Но самое интересное это Меня не только не беспокоит, наоборот, Мне это очень нравится!» Всегда хотелось быть кем-то для себя, кем-то для кого-то, и чтобы кто-то был для меня кем-то. И тут появилась Она. Что произошло, Он не знал. Но все до этого стало неважным. Важно лишь сейчас и после. А может и это не важно. Это мгновение изменило все — свет, голоса, звуки, людей вокруг, сны, еду, погоду, чувства. Вот это мгновение? Может чувство волнения внутри? Страха за Неё? Страх за то, что можно потерять это чувство, которое так нравится. Кто-то боится этого чувства, кто-то выставляет напоказ, кто-то хранит её в тайне. Любовь — это Те самые глаза напротив тебя, в которые Ты готов смотреть вечно, а остальное не важно. Когда от одного касания, прикосновения дрожь во всем теле, такая что слезы наворачиваются. Раньше Он давно бы постарался прогнать это чувство, которое не принесло бы ничего хорошего, но теперь… Теперь в душе был страх. Страх потерять это чувство. Теперь не хотел, чтобы оно уходило. Чтобы осталось. Чтобы быть с Ней.
    Он сделал глоток кофе, вдыхая запах. Горечь и бодрость оросила рот.
    Он вдруг понял, что не знает, что дальше делать. После того как доест блинчики и допьёт кофе. Ведь Ему придется уйти. Сколько Он сможет растягивать эту чашку? Ну, можно заказать еще одну, но и она кончится. А как Она работает? По сменам? Каждый день, через день? А вдруг Она сегодня работает последний день? Может, Она решила сменить работу или вообще уезжает? Как Он Её найдёт? Он даже имени Её не знал! Нужно с ней заговорить. Когда Она принесёт счёт. Она ушла. Народу стало меньше, и Её не было видно. Кофе закончился, блинчики съедены. Он искал Её глазами. На Него, из персонала, никто не обращал внимания. Минут через десять Он увидел Её. Она шла прямо к Нему. Сердце вновь заколотилось.
     — Ещё что-нибудь, — спросила Она с улыбкой, глядя в блокнот.
     — Нет, спасибо.
     — Хорошо. — И Она положила перед Ним счет.
    Развернулась и через мгновенье ушла.
    Он тихо вздохнул. Протянул руку и взял счет. Выложил деньги и чаевые. Растянул последний глоток на шесть маленьких. Больше Он Её не видел.
   
    Он безжалостно полосонул по темноте светом фар, вырывая у ночи клочья плоти. Вдоль дороги нависали тополя, извиваясь и коробясь от жгучего света. Желтые листья шлейфом развивались от Его машины. Он стискивал руль, скрипя оплёткой. Один в квартире. Сел за компьютер, глаза начали болеть и слезиться уже через час. Телевизор был пуст. Просто пустыня, где нет жизни, лишь выжженная злостью земля. Попытки читать прекратились, когда понял, что читает одну и ту же строчку в восьмой раз. Слова словно пролетали сквозь Него, не оставив даже осколков.
    Она стояла перед глазами все время. Что оставалось делать? Конечно, как и положено человеку, в ситуации, которую он не может изменить — бежать. Музыка обволокла салон, не давая одним мыслям надолго задерживаться в голове.
    Кажется, Он догнал солнце. Оно появилось на горизонте. Столбики, с километражем вдоль дороги, показывали восемьсот шестьдесят три километра. Злость, на Себя гнавшая Его всю ночь, начала отступать и глаза начали закрываться. Он съехал на обочину и уснул. Через четыре часа, ёжась, открыл глаза. Пустота! Ни черная, как космос, скорее, как из дома вынесли всю мебель, и дом перестал быть Домом, а стал просто зданием. «Какого чёрта Я сюда приехал?» Такой выходки Он от себя не ожидал. Он так долго был один, что при одной мысли, что вновь буду в одиночестве, превращала Его тело в кисель и пропитывала жалостью к себе, что в свою очередь, перерастало в злость. Тот промежуток времени, как Он ушел от жены, были самыми тяжелыми. Не с кем было делиться тем, что на душе, не с кем было посоветоваться. Или просто поплакаться в жилетку. Как и положено, после нескольких лет совместной жизни, жена превратилась скорее в друга. И вот пустота. Без друзей. Но они были за две тысячи километров. Он с ними вырос. Они терпели все его капризы, он их выходки, словом они были те, кто мог в три ночи приехать на пятьдесят шестой километр, в три ночи, не спрашивая, зачем? Там где я родился. Оттуда, откуда меня увезли, когда моего мнения никто и не спросил. А тех, кому я действительно мог довериться, здесь так и не нажил, хотя прожил здесь уже большую часть жизни. Он всегда был немного замкнут. Нет, ни так. Он был очень общителен, но никому не мог довериться. Он считал это слабостью и потом никогда не рассказывал что-то, что может меня рано или поздно скомпрометировать. Потому что Он был зациклен на чужом мнении. Единственным другом для Него была жена. И что же Ему оставалось? Ничего. Привыкать к одиночеству. Он ходил один в кино, бродил по магазинам, сидел в кафе, попивая в одиночестве зеленый чай и поедая блинчики. Бродя по летним тротуарам, с наушниками Он демонстративно отгораживался от мира, который все больше ненавидел. Ничего не слышу, ничего не говорю, иду, не замечая никого вокруг. Но чем больше Он делал вид, что Ему нравится такая жизнь, тем тоскливее было ложиться в постель. Пока Он просто не перестал спать. Неделю. Две. Читал, потом смотрел ночные ужастики. На сценах где пары целуются или проявляют чувства Он, играя желваками, переключал и возвращался лишь, когда все заканчивалось, и радовался, когда лилась кровь ручьем. Потом проваливался на сутки и открывал новый счёт. Не знал почему, но одиночество стало Его прикрытием для неудач. Он посмотрел в зеркало заднего вида себе в глаза. Он все больше стал себя чувствовать, что не на что не годится. Если Он довел себя до состояния, что пьёт, гуляет и ходит в кино один, то кто, Он как не неудачник!? И Он стал ненавидеть и себя. Стал вглядываться в отражение, скрупулезно выискивая, почему на Него никто не обращает внимания. Спортзал часто выручал. Общие интересы с посетителями, помогали заводить новых знакомых и немного компенсировать одиночество. Мировой кризис даже такой радости лишил. Поэтому Ему было тяжело заговорить с Ней тогда в кафе, поэтому Он гнал машину, черт знает в какую сторону.
    Мм, а куда, собственно, сюда? Но вопросы вытеснили Её лицо. Неужели не прошло? Да что же это? Возможно, все это глупо, может все это залечится через месяц и будни сотрут из памяти новую боль, возможно, просто может, Он не хочет этого… Он, откинувшись на подголовник, чувствовал, как из-под закрытых век текли слезы. Пора что-то делать с этим. Придется заново заполнять здание мебелью…или… Скорость была достаточной, а встречный Камаз оказался как нельзя кстати.
   
    Она с грустью посмотрела на место, где Он сидел. Взяла счет, деньги. Чаевых было вдвое больше, чем за кофе и блинчики. Задержалась около столика дольше обычного, забрала чашку с тарелкой и ушла.
   
   
   
   
   
   
    ***********************
   
   
    Божья коровка
   
   
   
    Шум колес перебивал голоса диалогов, и предательски убаюкивал качкой тех, кто из последних сил старался не заснуть. В окнах мелькали какие-то огни, уворачиваясь от взглядов, пытающихся их поймать. И это им удавалось. Они как светлячки неслись мимо окон, и лишь перед станциями, когда поезд притормаживал, удавалось их разглядеть. Светлячки садились на стены и превращались в лампочки, тускло освещающие туннель. Поезд со всего маху вылетал на свет станции, словно за ним гнались демоны, и лишь увидев свет, потихоньку сбрасывал скорость, останавливался и выдыхал людей на перрон. Женщины, мужчины, агрессивно-прогрессивные подростки, «знающие всё про жизнь», перемешавшись и распределившись — кто в вагон, кто на перрон, стихали и, сделав вид, что ничего не происходит, продолжали с небрежным видом заниматься своим делом. Тяни-толкай со всех ног бежал к следующей станции.
    На потолке замерцал свет. К трясущемуся поезду, испуганным крикам, добавился ещё и треск электричества. Несколько сноп искр фейерверком ссыпались вниз, вызвав новую волну всеобщего визга и, опустив пассажиров в кромешную тьму. Одновременно послышалось, несколько обреченно-испуганных вздохов. От искр некоторое время, в глазах, на черном фоне, расходились красивые, радужные круги. Спустя какое-то время проявились очертания людей, поручней, окон и сидений. Глаза потихоньку привыкали к темноте. За окнами исчезли и светлячки.
    В грохоте мчащихся вагонов раздался скрежет железа, стряхнув, и так не отчетливые мысли в голове.
     — А-а-а-а-а. — В последнем вагоне состава, женский вопль прорвался сквозь темноту. Ей ответил мужской, но он захлебнулся в остальных криках. Уже не понятно, чьих и откуда несущихся. Сквозь стекла меж-вагонных дверей было видно, как из последнего вагона двигается черный, густой дым. Но в нем отчетливо проглядывались чьи-то глаза, черные, отливающие темнотой с бусинами зрачками, даже в темноте они были видны. Трясущийся, грохочущий поезд, несся по темному тоннелю.
    В окно меж-вагонной двери прижались лица людей, с раскрытыми от ужаса глазами. Люди лезли друг на друга, пытаясь пролезть в следующий вагон, но они сейчас были плотнее, друг к другу, чем прутья в метле. Ручка, вдавившись, скрылась в чьем-то животе, взамен живот выпустил густую массу. Пассажиры предпоследнего вагона, наблюдая за этой картиной, начали пятиться назад. На стекле двери стали появляться следы скребущих ногтей. Словно на замершем от мороза окне, появлялись борозды.
    Скрежет железа поглотил крики последнего вагона. Лязг металла был таким режущим, словно все комары мира собрались в этом тоннели и одновременно запищали. Последний вагон сжимался, как бумажный лист, брошенный в огонь. Его комкало и коробило, сжимало и обливало в черноту.
    Выдавленные стекла летели веером, обливали все режущим дождем. Свистя воздухом, они летели с такой силой, что прошивали насквозь сидящих людей, спинки сидений и останавливались лишь в обшивке, разбрызгивая кровь, моросящей красной пылью. Тысячи ран оставляли на коже, прошивали глаза. Проходя сквозь щёки, впивались в языки и горло, пройдя глаза, вонзались в мозг.
    Наконец где-то в глубине темноты раздались отдаленные звуки колес. На перроне все встрепенулись, готовясь к осаде поезда. Не было приближающегося светящего циклопного фонаря, не было предупреждающего гудка, он обрушился перед пораженной толпой, как безжизненный, огромный, искореженный кусок металла, несся впереди себя клуб пепла.
    На перроне раздался рвотный звук, выплеснув на пол недавний ужин.
   
    …день, когда так хотелось умереть. Его маленькая дочурка лежала в гробу. Красивая как всегда. В платье, которое она выбрала сама в магазине на день рождения. Размера её не было. Было на размер больше. Чуть мешковато сидело, но она так его хотела, что сдались и взяли. «Чтобы жизнь не была запутанной и непонятной — спрашивай. Спрашивай обо всем». И они купили, всё же его. Она всё ждала, когда дорастет, наконец, и мерила его чуть не каждый день.
    И вот оно ей впору. Сзади чуть топорщится, но разве это имеет значение, лежа в гробу. Она и впрямь была в нём как кукла. С кудрями, лежащими на плечах, бледненькая. Кожа точно фарфоровая. Немного бледновата, но её не портило.
    Каждый бросок земли лопатой на крышку ее гроба, грохочущим эхом отдается в ушах больше двух лет. Она лежит внутри, ее придавливает землей. Она уже не в силах будет поднять крышку, над ней два метра земли. Одна в темноте, а она боится темноты. Она всегда прибегала, когда боялась. Залазила между Егором и Таней и через минуту уже тихонечко посапывала. Егор тогда осторожно поднимал ее и уносил назад в ее кровать. А сейчас она не сможет прибежать. Откуда нет выхода. Нет возврата. БАБАХ! Егор вздрогнул. Еще горсть земли летит на гроб. БАБАХ! Словно тебе в грудь бьют кувалдой. А в голове ее зовущий голос — «папа, смотри, как я катаюсь». БАБАХ! Хочется кричать. Орать на всех, чтобы все убирались. Чтобы не смели кидаться землей в его дочь. БАБАХ! «Папочка, я боюсь здесь темно» — казалось ему, кричит она из-под крышки. Хочется, чтобы все остановилось. Весь этот дурацкий сон. Он сейчас откроет глаза и это все окажется лишь кошмаром. Но, нет! БАБАХ! Его передернуло. Хочется, чтобы все ушли. Все. Никого не хочется видеть. Хочется просто остаться, здесь, наедине с ней. С его малюткой. «Господи, да за что же это? Почему ты не отвечаешь? Почему не забрал меня вместо нее? Я ведь просил тебя. Я умолял. Каждую минуту. Каждую секунду. Что это за испытания веры такие? Кто-то из священнослужителей сказал бы — ведь Он Сына послал на смерть, за других, а здесь всего лишь умер твой ребенок. Она будет теперь в лучшем месте. Да конечно, Он то был уверен, что Его Сын будет жить вечно, а я должен в это слепо верить. А если это все ложь? И я должен прожить в догадках всю оставшуюся жизнь? Кто-нибудь, убедите меня, что моя дочь теперь счастлива! Зачем мне такая вера?!». Бабах. Уже еле слышно удары. Вот все что осталось от той, что неслась по зоопарку с мороженым к обезьянам, и расшибла себе коленку. Уткнувшись в плечо, тихо плакала. «Пап, я мороженое уронила». Все что осталось от его надежды увидеть, как она пойдет к алтарю в невероятно длинном, пышном и красивом платье. Все что осталось от их сплава по горной реке. Все его радости, надежды. Вся его любовь. Лишь небольшой холмик!
   
   
     — Ничего. Просто это будет мешать мне.
     — Что? Крошки?
     — Да. Они будут отвлекать. — Осторожно неся крошки на полотенце, он стряхнул в раковину крошки и принялся мыть раковину.
     — Может, мы позавтракаем?
     — Да я сейчас.
     — Ты с прибабахом.
     — Да, есть немного.
     — Почему без масла ешь?
     — С ума сошёл!
     — Кашу маслом не испортишь.
     — В детстве, мой брат со своим другом проверяли эту пословицу.
     — И?
     — Один блевал прямо на кухне, второй едва добежал до туалета.
     — Да-а. Сколько им было тогда?
     — Пятнадцать кажется.
     — Какой пытливый ум. Других пословиц не проверяли? «Один в поле не воин» на футбольном матче или «волк свинье не товарищ»?
     — Вроде бы эксперименты с народным фольклором ограничились лишь одной пословицей. Один больше никогда не ел масла, другой каши. Сколько времени?
    Его посмотрел на часы:
     — Двенадцать — двенадцать.
     — Пойдём?
     — Пойдём. — Он сделал последний глоток и стряхнул крошки со рта.
     — А что бы ты делал, если бы я заболела и умерла?
     — Не говори ерунды. У меня много знакомых в медицине, я бы тебя спас.
     — Хорошо. — Она была удовлетворена ответом. — Ты всех спасаешь?
     — Нет, я не могу кого-то спасти. Я не оказываюсь в нужное время в нужном месте. Поэтому ты должна быть всё время возле меня.
     — Ладно. А если бы тебя поставили перед выбором: убить или я умру. Чтобы ты выбрал?
     — Я бы убил, — не думая, ответил Егор.
     — Меня, конечно, радует твой выбор, но не хочется думать, что ты такой злой. Потому что с одной стороны ты готов ради меня на такую жертву, а с другой ты готов лишить человека жизни.
     — Я не злой. Люди каждый день умирают и убивают себя. Причем самым беспосполезным образом. Наркотики, пьянство, Интернет, политика, работа, сериалы. Мне кажется, бесы, искушающие грехом, остались без работы. Их место заняли ТВ и Интернет. Так что уж тогда уж лучше с благой целью.
     — Но это их выбор.
     — А это мой.
     — Я хочу, чтобы ты позволил мне умереть. Не хочу, чтобы мой любимый был хладнокровным убийцей.
     — Не волнуйся. Я не стал бы хладнокровным. — После небольшой паузы добавил, — я бы переживал. Недолго, но всё же. И как же, по-твоему, надо жить?
     — Очень и очень просто. Не гнаться за богатством, не убивать, не красть, не лгать. В общем, как Он завещал.
     — Наверно в Раю сейчас места свободного, как в Арктике. Тусуются только парочка обмороженных, со времен мамонтов. — Егор наблюдал, как мальчишка пускает кораблик, сделанный из тетрадного листа. Но тот никак не хотел плыть от берега. — А ты, так живёшь? Праведно?
     — Стараюсь.
     — Тогда боюсь, после смерти мы с тобой пойдем разными путями. Ты наверх, я вниз, в Преисподнею.
     — Не наговаривай на себя. Ты неплохой человек. Ты хочешь таким казаться из-за страха. Я тебе помогу.
     — Да?! Хорошо. Не хотелось бы, чтобы меня подбадривали, тыкая в задницу вилами. Так как я считаю, что нельзя плыть по течению и ждать Божьей милости, то не факт, что я всегда поступаю по Его законам. Надо управлять жизнью, а не чтобы она управляла тобой.
     — Я согласна с тобой. Частично.
     — В какой части?
     — В той, что не надо плыть по течению. Ведь течение может быть и бурным и может вода быть грязной. И надо смотреть куда плывёшь.
     — Да и плыть приходится по сточным водам. Мне не нравиться, что надо быть праведным, чтобы заслужить место в Раю, но стоит детоубийце, грабителю сказать «согрешил, простите» и он уже на пороге в Эдем. Это что честно, по-твоему? Религия, это свод правил и указаний. Для управления толпой. Ты зайди в храм, мечеть, костел, и скажи, что их вера отстой и чушь и увидишь, как смиренные разорвут тебя на части, а управлять толпой праведников будут служители Господа — священники. И не смейте мне говорить, что это угодно Богу. Лишь Бог знает, что ему угодно. Мир — идеален…был бы. Если бы не человек! Я согласен, что в человеке есть плохая и хорошая стороны, но так как человек эгоист, то всегда будет брать плохая сторона. Все в этом Мире взаимосвязано. Все уравновешенно и лишь человек хочет получить все, жертвуя остальными. Один человек хорошо, стоит рядом поселить второго, рано или поздно все семь грехов, будут с четкостью исполнены.
     — Религия — это вера. Ты считаешь, что религия не нужна?
     — Религия нужна тем, у кого нет характера. Но что-то в ней есть. Я считаю это единственно правильные установки. Им надо следовать. Они очень уж идеализированы, но страх перед Геенной огненной заставляет многих их соблюдать. И даже то, что есть некий процент людей, соблюдавший эти правила, уже делает Мир лучше. Но это моральное рабство. Зачем человеку Бог? У слабаков всегда тысячи оправданий своей слабости и некомпетентности. И они бегут в церковь потому что хотят чтобы все произошло без усилий, а если не получают желаемого, опять же, есть на кого свалить. К тому же иногда, а со временем и постоянно, человек верит, что есть ситуации, где от тебя ничего не зависит. Снова проявление слабости. Все это ложь. Красивая. На все готовые ответы. Все что воспринимается положительно, все это сотворил Он, все плохое — Дьявол или ты сам. Эмоции. Вот что такое религия. В страхе люди готовы поверить во что угодно, и молится кому угодно, лишь бы погасить этот страх. Самое страшное, что люди хотят, чтобы их дурачили. Это самая противоречивая вещь на свете. Религия. А, по сути, самая большая ложь, придуманная человеком из страха, из слабости. Она эволюционирует вместе с человеком. Сначала кланялись столбу, затем животным, потом придумали богов стихий, от которых зависит и урожай, и продолжение рода. Но человек развивается, ему уже негоже поклоняться навозному жуку. Хотя я не вижу разницы, поклоняться татему или парню, висевшему на кресте. Из веры убрали все сомнения, а те, что остались — либо воля Божья, либо вы где-то согрешили. — Его голос принял насмешливые нотки. — Но сколько в мире религий? Довольно не мало на такую маленькую Землю. И это добавляет ненависти народов друг к другу. Разные верования в свою единственно правильную религию разожгло убийств куда больше, чем предотвратило по своим канонам. А еще мне очень нравятся Крестовые походы и Средневековые «уговоры» покаяния. Просто прелесть!
     — Я верю, потому что считаю, что все эти законы не лишены смысла, и они действительно делают человека лучше.
     — Пока не загонишь человека в определенные рамки. Тогда увидишь, как нарушаются одна заповедь за другой. Оглянись, зависть, это вообще лучший из грехов, больной завидует здоровому, но это нормально, бедный — богатому, потный — стройному. Гордыня, убийство смакуют, чуть ли не в реальном времени. Гордыней пропитан каждый, залазают в кредиты, но понты соблюдают, машины просто культ какой-то. А воровство для русского это вообще не грех. И именно потому, что это осуждается в религии, я не против неё. А так как я ещё и мизантроп, то лишний рубец на разуме человека мне только в радость. Но есть и обратная сторона. Религия — лишний повод ненавидеть друг друга. А я не верю. И мне не надо ненавидеть.
     — Ты говоришь вроде всё верно, но почему-то не хочется с тобой соглашаться.
     — Да я и не настаиваю. Я не собираюсь вести людей за собой через Иордан. Это ещё один повод раздора. А светлое всё давно считается аморальным. Образование получают по телевизору, врачеванию и юриспруденции — по телевизору.
     — Я верю, потому что считаю, что все эти законы не лишены смысла, и они действительно делают человека лучше.
     — Пока не загонишь человека в определенные рамки. Тогда увидишь, как нарушаются одна заповедь за другой. Оглянись, зависть, это вообще лучший из грехов, больной завидует здоровому, но это нормально, бедный — богатому, потный — стройному. Гордыня, убийство смакуют, чуть ли не в реальном времени. Гордыней пропитан каждый, залазают в кредиты, но понты соблюдают, машины просто культ какой-то. А воровство для русского это вообще не грех. И именно потому, что это осуждается в религии, я не против неё. А так как я ещё и мизантроп, то лишний рубец на разуме человека мне только в радость. Но есть и обратная сторона. Религия — лишний повод ненавидеть друг друга. А я не верю. И мне не надо ненавидеть.
     — Не понимаю. Как можно не верить в Бога?!
     — Ты не представляешь, насколько я хочу верить.
     — Ты думаешь, что твои мысли не будут иметь никаких последствий? Все мысли материализуются. А эти так вообще, ни то, что вслух, даже думать так нельзя.
     — Дело даже не в том, что я потерял веру, а в том, что не нужен мне такой бог. Как что хорошее, так он тут как тут, всю славу себе приписывает. Как что хреновое — неисповедимы пути господни. Или вы пали в грехе за это вас покарали. Меня задолбало всё это. Каждый норовит учить меня. Религия это лишь способ управления толпой. Вернее даже паробощениее. Каждый человек жаждет лишь власти. Это он хочет поклонения. А кто станет поклоняться простому смертному? Для этого нужен образ. А я не верю в религию, где служители одеваются в такое количество золота. Обряды, символы, жертвы. Просто всё приобретает новый оттенок, а по сути, та же ересь, что и многие тысячи лет назад. Чем они отличаются от каких-нибудь шаманов? Но построена удивительно грамотно. Как в любом бизнесе. Сразу устранены конкуренты, по мере возможности, то есть Бог един и не сотвори себе кумира. Отличная рекламная компания. Помещения выбраны в лучших местах. Куча верных посредников.
     — Ты можешь попасть в Ад за таки слова.
     — Бог и есть Сатана. Нет никакого разделения. Это люди придумали — в чистом виде зло и чистое добро. Как и любой человек постоянно борется со своим злом и своим добром.
     — Если бы тебя услышали сейчас!
     — То что? Они бы убили меня? Ты это хочешь сказать? Как первосвященники, которые испугались, что их власть под угрозой? Каждый религиозный человек может в любую минуту начать Крестовый поход. И дело не в том, что его вера сильна, а в том, что человек хочет убивать. В каждом сидит убийца и насильник. А что как не вера может отпустить тормоза!? Вот она вера в Бога, который проповедовал быть терпимыми, не убей, не возгордись, не лжесвидетельствуй. Скажи, кто сейчас ради выгоды не врёт? Мне кажется, если у тебя в резюме нет главы — искусный лжец, ты и работу не найдешь. А кто не завидует? Оо, это моя любимая тема. Религия. До тех пор пока есть религия, этот мир не будет цивилизованным. Он не будет честным.
     — Каждому человеку нужна вера.
     — Признай, никто не верит в Бога. О нём вспоминают лишь на Рождество, Пасху и крещение. Лишь в конце жизни человек начинает себя убеждать, что есть загробный мир. Пытаясь обмануть себя, чтобы было не так страшно. Человеку надо чтобы ему морочили голову.
     — Это что-то новенькое! Я бы с таким человеком рассталась. Если бы врал мне все время.
     — Да ладно тебе! Я тебе больше скажу — человек хочет быть обманутым. Хотя конечно все глотку рвут, что ненавидят ложь.
     — Но без веры тяжело. Что плохого в том, что человек верит?
     — Человеку надо чтобы им управляли. Зачем такая жизнь? Люди вообще не достойны жизни. Самое страшное создание. Оглянись. Парк, деревья, небо невероятной красоты, запах сирени, закат, бабочки, все это прекрасно. Природа совершенна. Идеальна. В ней нет изъяна. А теперь представь во всем этом человека, который поднял в небо трубы, вырубает леса, и сливает в море химикаты и совершенствует талант в убийстве. Природа не могла сама создать человека. Она не дура. Сильно сомневаюсь, что она планировала, чтобы на ней проводили ядерные испытания, и строили химические заводы. Для природы, мы такие же, как тетерев или зебра. Только она не знала, что мы окажемся такими неблагодарными. Как можно создать существо, которое вгоняет себе в вены отраву, а потом ходит по улицам и убивает женщин за очередную дозу? Сейчас убить просто так, уже не то. Надо это сделать изощренно, искусно. И об этом говорят, передают из уст в уста. Восхищаются. Нет ничего более зрелищного по телевизору, чем увидеть смерть. Весь этот мир спелое прекрасное яблоко, а разрежь его, оно полно червей. К черту весь этот Мир. Представляешь, как прекрасна была бы Земля, не будь на ней людей? Люди постоянно что-то делят, в смысле, не могут поделить. Всегда, всем недовольны. Зимой — ой, как холодно, сейчас бы градусов десять тепла. Приходит апрель, за окном плюс пятнадцать, а все ходят и ноют — когда же тепло? Господи, а судебная система! Никто из них, никого не защищает. Это простой бизнес. Я просто уверен, что всех юристов, политиков и моих соседей создал Дьявол. Хоть и орут, что ты богохульник. А саркастическая фраза — до второго пришествия?! Так что люди не верят в Бога. Они гонятся за модой, толпой. А и сами не верят, что они нужны Богу.
    А все кого я знал, больше нет. Я в это должен верить? Я должен поверить в то, что им так лучше? Что мне стало лучше? Я хочу верить. Я хочу верить в то, что Он забирает людей в лучший мир. Я в этом более фанатичен, чем те фанатики, которые верят. Я хочу верить, что после смерти есть жизнь. Или жизнь после жизни. Если бы это было правдой, может тогда мне было бы легче, за тех, кто умер. А если это не так, то грош цена Ему. Согласен, что нужна вера. Но ведь человек всё обязательно исковеркает. Они могут поверить в то, что число тринадцать приносит несчастья. Почему? Почему тринадцать? Почему не восемьдесят два, ни двадцать четыре? Несчастье может произойти и в субботу четырнадцатого, и в четверг двенадцатого. Но только если это тринадцатого случилось, то это потому, что такой день. Тринадцатое число! Поэтому произошло. А не потому, что милиционер Семёнов напился и начал стрелять, с криками смерть врагам. Потому что число было тринадцатое, поэтому он убил трёх человек, а не, потому что в милицию могут взять психически нездорового человека, который был в школе мальчиком для битья, а потом ему дали пистолет. Хо-хо, вот теперь вы у меня все попляшите? А поверить в то, что не может увидеть, или придумать оправдания не может. Со времен, когда человек слез с дерева, он постоянно кому-нибудь покланяется. Столбу с вырезанным лицом, деревьям, парню который умеет складывать ноги и зависать на неделю, многим вещам, которые не понимают и не могут объяснить. Интернету, или сериалам. Такая чушь, но оторваться невозможно. А вера нужна. Но когда из нее делают культ, когда во имя веры гибнет тысяча человек, это не вера, это сумасшествие.
   
   
     — Мне страшно.
     — Почему?
     — Потому что не бывает такого, чтобы вдруг счастье пришло неожиданно и такое нереальное. Боюсь проснуться.
     — Я понимаю тебя. Мой сержант мне то же самое говорил, когда пинал меня лежачего.
     — Ты был в армии?
     — Угу.
     — Отдавал долг Родине?!
     — Да. Только вот никак не могу вспомнить, чтобы я брал у неё в долг почки. Так о чем я там? Забыл. Да Бог с ним. Вспомнил, хочешь, расскажу? Из личной практики, хочешь, расскажу? — Она кивнула. — Есть один парень. Он живет в своем мире. Есть наш, в котором ты, я, а у него вообще свой. Свои города, свои правила, своя жизнь и она отличается от нашей. Очень красивые места. Он постоянно рассказывает о своих встречах. Довольно интересные у него знакомые. Его дед, ему сейчас сто два года, уже восемнадцать лет справляет свои похороны. Он настолько переживал, как они пройдут, что не смог никому доверить их проведение кроме самого себя. Он купил гроб. Перележал во всех гробах в ритуальных услугах, пока выбрал. И боком ляжет, и руку под голову, и нога на ногу, кармашек для сотового. Выбрал роскошное надгробие. Написал чудесные слова на нём. Конечно, место на кладбище, которое скрупулезно выбирал. Чтобы не на каком-нибудь отшибе, где грязь и бурьян, солнечная сторона, безветренная. Созывает родственников, друзей. Накупает, продукты, спиртное. Тщательно отобрал людей, кто его понесет, кто понесет венки. И вот вся процессия несет его вдоль могил, крестов и надгробий. Все плачут, скорбят. Он лежит, скрестив руки на груди, и слушает, кто громче причитает. Потом виновник торжества восседает за столом и слушает речи о том, какой он был при жизни.
    Он присоединяется к ораторам, тяжело встает, сопит, поджимает беззубый рот, рука с тростью дрожит, со лба падают редкие белые с желтым отливом, волосы и заканчивает поминки словами:
     — О покойнике говорят либо хорошо, либо ничего, поэтому давайте вы все заткнетесь.
    И все расходятся до следующего раза. И не дай бог кто-нибудь не придёт.
   
   
     — Всем, доброе утро.
    Дети все дружно поздоровались. Воспитатель, приветствовала детей в комнате, где проводятся массовые мероприятия. На стенах были бумажные обои, с бледным рисунком какого-то сена. Два больших, высоких окна, с покосившимися рамами, обрамляли узорчатые шторы под цвет обоев, висевшие на плоских гардинах. По низу штор было видно, что их давно пора было постирать. Вдоль окон, на старом паркете, стоял ряд маленьких стульчиков, с толстыми разноцветными ножками. В углу стояло пианино, столь же преклонного возраста, что и сама комната. На верху пианино лежал маленький барабан, треугольник и бубен.
     — Сегодня у нас насыщенная программа. Сначала мы порисуем. Вы помните, что по средам на нас наплывает творческое вдохновение и мы что?
     — Рисуем, — дружно ответили ребята.
     — Верно. Ну, как, чувствуете вдохновение?
     — Да, — все также дружно отвечали дети.
     — Неужели! Да вам можно позавидовать. А кто скажет, что такое вдохновение?
     — Это когда ветер вдыхаешь.
     — Неверно. Ещё кто скажет? — Она оглядела ребят. — Ну, смелее. Не бойтесь. Неважно, правильно вы отвечаете или нет. То есть, конечно, лучше ответить верно, но вы ведь для того и учитесь, вы можете совершать ошибки. В этом нет ничего постыдного. Серёжа, не скажешь?
    Мальчишка шмыгнул носом, и немного помявшись и густо покраснев, сказал:
     — Ну, это когда охота рисовать.
     — В принципе правильно. Никто не хочет добавить?
     — Когда посещают Музы, — тихо сказала Леночка.
     — Хорошо, Лена. Очень хорошо, — Серёжа бросил злобный взгляд на Леночку. — Вдохновение, состояние ума, если хотите души, прилив сил, когда возникает эмоциональный порыв что-то созидать, творить, работать. Конечно, это больше приписывают творческим личностям: художникам, поэтам, писателям, скульпторам, музыкантам. Но вдохновение может посещать совершенно всех. Допустим, вам совершенно не хочется сейчас ничего рисовать. Не хочется, потому что вы не представляете себе конечного результата. Вы всячески отыскиваете себе оправдания, почему вы не хотите работать сейчас, и карандаши ни те, и бумага ужасная. Но я настаиваю, вас это немного стимулирует, и вы отчасти через не могу и не хочу, отчасти, что все-таки хочется что-нибудь сотворить, включаете головной мозг. Ваш жизненный опыт, ваше теперешнее эмоциональное состояние, желает это как-то вылиться наружу и в голове, сначала не очень отчётливо, а со временем детально всплывает законченная картина. В древности, люди считали, что вдохновение это девять Богинь Муз, дочери Зевса, покровительницы наук, поэзии, искусств которые помогают творить. И так, каждый выбирает себе стол и рисует то, что у него на душе. Берем стулья и садимся по двое за стол.
    Дети расселись за столы. Лена следила за тем, как дети рассаживаются, весело щебеча друг с другом, а то и просто сами с собой. Леночке огляделась и села к мальчику с веснушчатым лицом и торчащими ушами, который был единственный, кто сидел один. Все остальные уже разделились по парам.
     — Уходи, я не хочу с тобой сидеть. — Сказал он сердито Леночке.
     — Больше нет места, — оправдывалась Леночка.
     — Ну и что. Уходи, я сказал, это мой стол.
    Леночка встала из-за стола, она оглядела все столы, но знала, что не увидит пустого места. На глаза, начали, наворачиваться слезы и она закусила губу, прижавшись к стене, не зная как ей быть.
     — Лена, почему не садишься, — спросила Людмила Владимировна.
     — А мне места нет.
     — Вот же, садись с Сережей.
    Леночка стояла в нерешительности.
     — Ну, что ты? Пойдем. — Людмила Владимировна, видя нерешительность Леночки, взяла ее за руку и усадила за стол к торчащим ушам.
    Сережа, заскрежетал зубами, глядя на Леночку со злостью. Леночка же боялась поднять глаза и смотрела в стол.
     — Чего пришла?
     — Ребятки, — привлекала внимание Людмила Владимировна детей, — сегодня рисуйте, чтобы вы хотели больше всего на свете. Что бы вам могло принести счастье. Сначала постарайтесь, как следует себе это представить, потом беритесь за карандаши, краски, что вам сегодня приглянулось.
     — Не вздумай взять мои карандаши, — грозно сказал Сережа, придвинув к себе обе коробки. — Малюй красками. В красках лежала видавшая жизнь кисточка. Леночка смотрела на нее испуганными глазами.
    Сережа схватил синий карандаш и принялся рисовать мотоцикл, макая, все время, карандаш в язык. Леночка не решалась пошевелиться.
    Дети склонились над своими листами бумаги, вырисовывая сюжеты. Леночка просидела около получаса, глядя в стол, изредка бросая взгляд на Сергея. Но тот потерял к ней интерес и занят был своим мотоциклом. Леночка нерешительно потянулась за кистью, но ее никто не останавливал. Тогда она макнула кисть в воду и, пронося, капнув на стол, опустила кончик в краску.
    Леночка выводила медленно линии на бумаге. Кисть оставляла яркий след на бумаге, и постепенно вырисовывался человечек.
    Сережина рука дрогнула, смазав линию колеса.
    Леночка опустила кисть в воду. Вода закружилась в стакане, неся по кругу краску. Вновь захватив кистью краску, Леночка продолжала трудиться над рисунком. Человечек обрел стул, стол, появились очертания комнаты.
    Сережина рука дернулась сильнее прежнего, испортив желтый шлем мотоциклиста. Он с досады выругался на сидевшую напротив Леночку. Она сделала вид, что не слышит его, и не отрывалась от рисунка.
    Кисть бегала по листку, добавляя все новые детали. Рисунок был почти закончен, когда она услышала голос с соседнего стола:
     — Людмила Владимировна, Сергей снова хулиганит, — наябедничала девочка с двумя косичками.
     — Сережа, пере… — ее голос оборвался на полуслове, когда она с нежеланием оторвалась от своих бумаг, увидела Сережу.
    Он стоял у стола и держал длинный, красный карандаш.
   
     — Что ты делаешь? Положи карандаш и подойди ко мне.
    Сергей ничего не ответил. Он продолжал молча стоять с карандашом. Его рука дрожала, лицо было бледным и испуганным, с испариной на лбу. Губы словно хотели, что-то сказать, но не могли.
     — Сережа, посмотри на меня, — голос Людмилы Владимировны дрожал, — посмотри на меня. Ты положишь потихоньку карандаш и подойдешь ко мне, хорошо?
    Остро отточенный, дрожащий в кулаке, медленно поднимался к лицу, пока кончик карандаша не коснулся кончика носа. Сережа левой рукой уперся в правый кулак и надавил на него. Карандаш медленно вошел в нос. Хруст проткнутых носовых пазух раздался в классе. Мальчик упал на пол и забился в судороге. Вся длинна карандаша была в голове, на деревянном полу быстро растекалась лужа крови. Дети кричали нечеловеческим визгом, повергнув приют в панику. Людмила Владимировна, не смогла подняться со стула. Ее так и увезли на скорой помощи, вместе с накрытым с головой, Сережей. По классу валялись разбросанные рисунки детей. Леночкин рисунок так и лежал на столе, человечек сидел за столом, у него из лица брызгала красная краска.
   
   
     — Но ты всё же уклонилась о т темы. Ты не сказала, как ты научишь меня летать. Мне хочется научиться.
     — Ты меня сильно любишь?
     — Так сильно, что когда я рядом с тобой, то мне даже этого мало. Хочется обнять тебя так сильно, чтобы мы стали одним целым. Во всём теле такое волнение, что я не нахожу себе места. Думаю, что если сейчас встану и побегу, то смогу разогнаться и допрыгнуть до месяца.
     — Ну, вот ты сам ответил на мой вопрос. А теперь закрой глаза. Еще раз подумай, как ты любишь меня. — Егор опустил веки. Маша оттолкнулась ногой, раскачав гамак, и они слегка закачались. — Чувствуешь? Чувствуешь, как у тебя растут крылья?
    Егор раскинул руки, чувствуя как ветер, скользя, обволакивает все тело.
     — Это потрясающе! — Маша закрыла вслед за ним глаза, и они вместе парили в ночном небе. Внизу живота немного щекотало. Они скрестили пальцы, чувствуя, кожу друг друга, чувствовали биение сердец. Даже слышали звуки скрипок и клавиш пианино. Удары больших крыльев по ночному воздуху подняли их души к небу и навсегда обессмертили. Гамак вновь понес их вверх.
     — Слышишь шорох перьев?
     — Да. Слышу. Его ни с чем не спутать. — Уф. Гамак полетел вниз.
     — Сложность в полете та, что мы друг без друга не можем иметь крылья.
     — Без тебя они мне ни к чему. — Егор открыл глаза. Они сложили крылья.
   
    Проливной дождь хлестал нещадно. Егор сгорбившись, засунув ладошки под подмышки, шлепал по раскисшей дороге, оставляя глубокие следы. Промокшая одежда противно прилипла к телу, зубы мелкой дробью отдавали в уши изнутри. Клубы пара, вырвавшись изо рта, растворялись, едва оказывались над головой. Впереди показалась ветхая деревянная беседка. Краска висела облупившимися участками, обнажив слоя три. Гвозди в трухлявой древесине, едва сдерживали искривленную конструкцию. Зайдя внутрь, Егор опёрся о покосившийся, почерневший от времени, столб и смотрел на пузырящиеся лужи. Стоя вне дождя, почувствовал, как его одежда пахнет промозглостью. Капли продолжали срываться с челки и озябшего носа. При порыве ветра, бросало в дрожь. В начале улицы, сквозь дождь, появился силуэт собаки. Она потихоньку семенила меж могил, под нитками ливня. Егор переключился с ручьев на животное, наблюдая за её бегом в струях небесной воды. Самое заурядное зрелище. Бегущий мокрый пес. Среди мертвого и неподвижного, пес привлекал к себе внимание. Пёс был ростом не больше болонки. Поравнявшись с беседкой, в которой стоял Егор, собака свернула внутрь. Она села напротив Егора и застыла, глядя на него. Они оба смотрели друг на друга заворожено, не моргая, не в силах оторвать взгляда. С собаки сбегала вода, и мокрая она казалось худой, делая её вид очень жалким. От холода собака вся тряслась. Глядя на пса, у Егора невольно вырвалось:
     — Это Я!
    Дождь прошёл, а Егор все стоял и делал вид, что ждёт, когда он кончится. Просто он не знал, куда ему идти, да и сил не было. Хотелось сесть и заснуть. Как он оказался на тропинке, он не заметил. Озноб бил даже по мыслям.

 




комментарии | средняя оценка: -


новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS

26.03.2024
Итальянского певца Pupo не пустят на фестиваль Бельгии из-за концерта в РФ
На сцене Государственного Кремлевского дворца 15 марта состоялся концерт «Большой бенефис Pupo. В кругу друзей» с участием известных российских артистов.
26.03.2024
Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.
25.03.2024
Кастинг на фильм про Жириновского возобновят из-за ареста Кологривого
Андрей Ковалев уточнил, что съемки фильма затормозились и скоро будет объявлен новый кастинг.