Книжный магазин «Knima»

Альманах Снежный Ком
Новости культуры, новости сайта Редакторы сайта Список авторов на Снежном Литературный форум Правила, законы, условности Опубликовать произведение


Просмотров: 538 Комментариев: 0 Рекомендации : 0   
Оценка: 6.00

опубликовано: 2010-06-03
редактор: К. Санрин


Ресницы и кирпич | Владислав Резников | Рассказы | Проза |
версия для печати


Ресницы и кирпич
Владислав Резников

Случается, что в один момент ты вдруг понимаешь, что изменился.
    Это обрушивается, как кирпич на голову. Огревает с такой силой, что сознание и взор затуманиваются, а потом ещё долго перед лицом пляшут искорки.
    Ты думаешь, что живешь по-прежнему, ходишь на свою работу, занимаешься делами, которыми привык заниматься, и видишь, как мир вокруг тебя меняется. Меняется жизнь: стены домов вдруг из просто серых становятся голубыми или зелёными, наряжаются в витрины и обвешиваются вывесками, сами дома куда-то деваются, уступая место новым. Меняются автомобили на улицах города, меняются люди, которые тебя окружают и идут навстречу… И только ты, ты один — нет. Ты такой, как и вчера, месяц назад и пять, и десять лет назад. Сохраняешь какие-то свои принципы, соблюдаешь правила, ходишь ежедневными маршрутами. И, вроде бы, остаёшься таким же, но что-то вдруг — раз! — и даёт понять, что ты тоже уже не такой, как раньше, что ты меняешься вместе с этим миром. Становишься холоднее, черствее, безразличнее. Ледышкой, сухарём, поленом.
    Раньше всё было не так, всё было как-то мягче, добрее. Вот, помнится, двери в квартиры у всех вовнутрь открывались, как бы приглашая гостя, говоря: «Проходите, пожалуйста», теперь же вываливаются наружу, преграждая путь и отталкивая со словами: «Тебя здесь не ждали!»
   
    Редко в какой выходной мне приходится вставать ни свет, ни заря, и бежать по делам. То субботнее утро, когда кирпич шандарахнул мне прямо по лбу, было именно таким. Надо было ехать на работу дежурить полдня до обеда. Ясное, солнечное, но не по-майски морозное утро, с паром изо рта и инеем на юной траве и капотах машин.
    Ехать мне привычным маршрутом, «единицей», каких-то семь коротеньких остановок. Или можно пять-шесть, если хорошая погода и запас времени позволяют немного прогуляться. Приезжает обычно старенький троллейбус с выцветшей рекламой «мегафона» или забившего голландцам гол Андрея Аршавина под запылившимися стеклами окон и залатанными обшивками сидений в салоне.
    Утренний троллейбус не был полон, я прошёл на заднюю, площадку, заплатил положенные деньги кондуктору, сел на одно из свободных сидений и по привычке стал рассматривать пассажиров, что находились поблизости. Прямо передо мной, на сидении, расположенном боком к направлению движения, сидел молодой человек, возможно, моего возраста, лет двадцати семи, тридцати. Свежевыбритый, без признаков раннего облысения, в сером пиджаке и синих джинсах, с кожаным портфелем на коленях и обручальным кольцом на безымянном пальце. Он, казалось, равнодушно смотрел перед собой в окно напротив.
    Рядом с ним, на том же сидении, сидела симпатичная девочка, школьница с длинными, загнутыми кверху, ещё не знавшими косметики ресницами, заплетёнными в косу волосами, аккуратными золотыми серёжками и рюкзачком за плечами. Она держала на коленках мятый пакет с изображением букета ромашек, в котором могла быть спортивная форма для урока физкультуры или что-то не менее необходимое для урока труда. Она тоже смотрела в окно перед собой, но почувствовав на себе мой взгляд и моргнув, быстро повернулась ко мне и так же быстро отвернулась, точно вспомнив, что глазеть на незнакомых людей в общественном транспорте не прилично.
    По ходу движения по маршруту пассажиров в салоне становилось больше, свободных мест меньше и, в конце концов, не осталось совсем. На одной из следующих остановок в троллейбус вошла пожилая женщина. Лицо её было усталым, из-под вязаного берета, некогда розового, но теперь почти бесцветного, выбивались седые пряди с остатками рыжей краски. Она мельком оглядела занятые места и, немного пройдя, остановилась, взявшись обеими руками за поручни, напротив девочки с длинными ресницами, спиной к ней.
    Уступать место в троллейбусах или другом общественном транспорте женщинам и пожилым людям всегда было для меня чем-то самим собой разумеющимся, точно условный рефлекс, заставляющий поступать определённым образом всякий раз, когда наступает определённое событие. Просто, не задумываясь, сядет на моё место вошедший человек или нет, я вставал, проходил чуть в сторону и забывал об этом, ничего, в сущности, для меня не значащем поступке. Но всегда при этом, наверное, подсознательно присутствовало ощущение того, что я поступил правильно.
    И хоть стала эта женщина сейчас не прямо передо мной, а в паре метров, и моё место не было к ней ближайшим, обычно даже при таком раскладе мой условный рефлекс срабатывал безупречно, я даже не успевал и не видел необходимости обдумывать это действие, как моя пятая точка автоматически возносилась вверх и колени сами разгибались. Как будто я был ракетой на старте, и реактивные двигатели, приведённые в действие после слов: «Три! Два! Один! Пуск!», поднимали меня в небо, отбрасывая гигантские титановые опоры…
    Но в этот раз ничего подобного не произошло, и это заставило меня всерьез забеспокоиться. Внешне, разумеется, ничего заметно не было, но в один момент сделалось жарко, душно, щёки изнутри запылали, под одеждой выступил пот. Я понимал, что случился какой-то необъяснимый сбой системы в моём центре управления (полётами) рефлексами, и… ничего не произошло, не смотря на то, что я уже перешёл на ручное управление, включил все сопутствующие функции, чтобы разобраться с внештатной ситуацией. Как такое могло случиться? Надо же что-то делать! Такого прежде никогда не случалось, это не прописано ни в одной инструкции. Но в инструкции, я уверен, нашлось бы решение данной проблемы, точно знаю, что там было бы написано жирным шрифтом с красным восклицательным знаком на полях: «Необходимо срочно встать». И дальше: «Сделать несколько шагов и остановиться, не оборачиваясь». Казалось бы, что может быть легче этих простых и таких привычных действий? К тому же, выполненных, как нельзя, кстати. И я уже наверняка знал, что сделать, дабы вернуть всё на свои места, чтобы всё стало, как прежде, и я больше не возвращался бы к этому вопросу! Я уже собрался встать, как вдруг…
    …понял, что это ещё не всё. Обнаружилась ещё одна вещь, присутствие чего-то третьего, что уже вполне сознательно мешало мне встать. Я растерялся совершенно. По спине потекла струйка. Но что это? Ответ на этот вопрос точно бы никогда не попал на страницы ни одной инструкции. Скорей бы сломался и взорвался, заискрив и испустив душок оплавившейся пластмассы, станок или принтер, осмелившийся бы её распечатать.
    Как две дружные команды, изо всех сил тянувшие канат каждая в свою сторону, меня разрывали изнутри два спорящих голоса. Один из них точно был мой: взволнованный, негодующий от самой возникшей ситуации. Второй… вроде бы, тоже мой, но другой какой-то, до этого дня незнакомый, какой-то чужой, но, что самое страшное — тоже мой: холодный, спокойный, расчётливый и ещё тысячу раз холодный.
    — Там же женщина! Я должен встать!
    — И что? Сиди.
    — Как что? Надо место уступить!
    — Все сидят, и ты сиди. Тебе надо больше других, что ли?
    — Ну как, «сиди»? Как я потом буду в глаза себе смотреть?!
    — Заткнись и сиди.
    — Я так не могу!
    — А ты моги…
    От этого спора, где я даже и не принимал участия, а мог лишь со стороны наблюдать, спора, в котором обе стороны были изначально не правы уже потому, что спор возник, меня спасла эта девочка, школьница с косой и ресницами. Я снова стал смотреть на неё, и голоса в голове, вроде бы, поутихли. Я стал слышать только глазами. И слышал только эту девочку. Она вдруг стала единственным человеком, существующим в целом мире, она, как ватка с нашатырём, прокралась в моё обоняние и вернула к жизни, вырвав из полуобморочного забытья, в которое я сам себя погрузил.
    Женщина стояла к ней спиной и не видела, как девочка хлопала ресницами и ждала, когда она обернётся. Но женщина не оборачивалась, а ресницы девочки, то взлетали вверх, то снова в нерешительности опускались. Это, наверное, тоже могло продолжаться до бесконечности, если бы на месте девочки был я, но в какой-то очередной момент её ресницы не опустились, а коленки исправно разогнулись, девочка встала. Женщина и не думала оборачиваться, но девочка сама дотронулась до рукава её кофты и громко, что даже молодой человек без признаков раннего облысения очнулся и повернулся на ее голос, сказала:
    — Садитесь!
    И дальше точно, как было бы сказано в инструкции: «…несколько шагов, остановиться, не оборачиваясь». Девочка отошла, женщина села. И это одно единственное слово, этот простейший, знакомый каждому человеку, поступок и стал обрушившимся на меня кирпичом…
    И как-то мерзко стало сразу. Именно, мерзко, но… легко! Ведь я получил избавление от необходимости совершить хороший поступок. Я ненавидел себя в тот момент, потому что в голове возник вопрос: «А что, собственно, произошло?» и потому что ответ на него был: «Да ничего и не произошло». Но я знал, что было не так, я прекрасно понимал это и врал себе. Произошло. Ещё как произошло, и кирпич, только что разбившийся о мою голову, тому подтверждение. И случилось не сотрясение мозга, а сотрясение мира. Всего мира, которым я жил и который, как мне казалось, сам и создавал. А получилось вовсе не то, что представлялось. Получилось, что это я сам стал частью чужого мира, частью того чёрствого, сухого, бесчувственного мира, что окружает меня, ежедневно проезжает мимо, ничуть не сбавляя скорость, и идёт навстречу.
    Второй мой, другой, чужой голос победил в споре. А эта девочка, эта милая школьница с длинными ресницами, сказав одно лишь слово: «Садитесь!», дала мне это ясно понять. Это она (как у неё хватило сил?) подняла здоровенный кирпич и крепко мне залепила. Не сзади, не исподтишка, а прямо в лицо, прямо в лоб! Так, чтобы я всё видел, глядя в глаза.
    Показалось, что она и сейчас на меня смотрит, как бы говоря: «Ну, и как тебе? Больно? И правильно! Открой глаза, ты ничем не лучше других!» Мне хотелось ей возражать, кричать ей вслед: «Девочка! В твоём возрасте я бы сделал точно так же! Я и делал точно так же, всегда делал! Только сегодня… Это первый раз у меня так… Честное слово! Честное!»
    Я поднял глаза. Девочка на меня не смотрела. Вряд ли она вообще помнила о моем существовании. Она стояла боком ко мне, ресницы её широко раскрытых глаз были направлены в окно, где медленно перемещается назад мир, который с каждым днём становится холоднее и бесчувственней, который однажды и ей многое объяснит, и сделает похожей на него… Букет ромашек на её мятом пакете казался таким ярким, ослепительно белым, точно гроздь распустившегося праздничного салюта, точно искры перед глазами от сокрушающего удара.
    Но всё же я был уверен, что на меня кто-то смотрит. Молодой человек в пиджаке с портфелем смотрел на меня, и делал это уже довольно долго. Повернувшись к нему, я встретился с ним взглядом, и мне не понравилось увиденное в его глазах. Он смотрел с таким выражением, как будто он только что что-то обо мне узнал, какой-то мой секрет, из тех, которых я боюсь, который никто и ни за что никогда не должен узнать. Но кроме этого в его глазах была тревога оттого, что и я тоже про него теперь что-то знаю.
    На следующей остановке в троллейбус вошел пожилой человек, мужчина уже давно пенсионного возраста. Как и та женщина, он окинул взглядом занятые вокруг сиденья и так и остался стоять у двери.
    Я мельком глянул на сидевшего рядом молодого человека с кольцом на безымянном пальце, тот снова смотрел на меня. В глазах было ясное понимание происходящего. Он тоже понимал, что ему следовало бы уступить своё место пожилому мужчине, но что-то не позволяло ему этого сделать, и он искал помощи в моих глазах. Я вдруг представил, как мы одновременно встаём, он со своего места, я со своего и во встречном движении со всех сил бьёмся лбами, боль вмиг поджигает нам волосы, хватаемся за головы, слёзы брызжут из глаз, возможно, тонкими алыми струйками по лицу торопливо стекает кровь и капает мелкими капельками на пыльный прорезиненный пол троллейбуса…
    Но боль эта приносит только радость, потому что даёт надежду на то, что ещё не всё потеряно, что есть ещё возможность и силы, а главное — желание оставаться собой, не смотря на слепоту и чёрствость мира, меняющегося за окнами троллейбуса! Желание сделать маленькое, но доброе дело, приоткрыть дверь в свою душу, приглашая войти и обогреться…
    Но…
    …неужели надежды нет?
    Мы не ударились лбами, потому что оба остались сидеть. Пару секунд посмотрев друг на друга, мы отвели глаза. Он увидел что-то интересное на своем кожаном портфеле, а я уставился на собственные сцепленные в замок руки.
   
    За те десять-пятнадцать минут, что я ехал в троллейбусе, стало совсем тепло, от инея на траве не осталось и следа. Молоденькие листочки тополей вдоль дороги блестели на солнце и сверкали, как детские улыбки. Я проехал все семь остановок. Погода была на удивление замечательная, да я и особо не торопился, но прогуливаться настроения почему-то не было.

 




комментарии | средняя оценка: 6.00


новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS

26.03.2024
Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.
25.03.2024
Кастинг на фильм про Жириновского возобновят из-за ареста Кологривого
Андрей Ковалев уточнил, что съемки фильма затормозились и скоро будет объявлен новый кастинг.
25.03.2024
В Болгарии нашли подземный зал при демонтаже памятника Советской армии
Городской совет рассмотрит отчет о международном конкурсе идей будущего объекта на месте памятника.
25.03.2024
Концерт с доставкой на дом. Автоклубы открыли сезон гастролей
К концу 2024 года в российских регионах появится 500 новых автоклубов, которые сделают культурные мероприятия доступными жителям самых отдаленных уголков.