Книжный магазин «Knima»

Альманах Снежный Ком
Новости культуры, новости сайта Редакторы сайта Список авторов на Снежном Литературный форум Правила, законы, условности Опубликовать произведение


Просмотров: 632 Комментариев: 1 Рекомендации : 0   
Оценка: 5.00

опубликовано: 2009-11-30
редактор: К. Санрин


Порыв ветра | Владислав Резников | Рассказы | Проза |
версия для печати


Порыв ветра
Владислав Резников

Противная телефонная трель из-за двери кабинета раздражала слух и сбивала с мысли. Настя, ну где ты ходишь? Настя, мой секретарь, отпросилась за сигаретами уже двадцать минут назад, будто продавались они неизвестно где, а не в киоске, что в минуте ходьбы прогулочным шагом.
    Работа не клеилась, шла из рук вон плохо. Изначально казавшаяся безупречной, по мере продвижения к желаемому результату, все дальше от него отдалялась. Термины вдруг показались неточными, выводы неочевидными. Но в чем было дело, что следовало править, никак понять не получалось. Оттого и сердился я на отсутствие Насти, на упорно звонивший телефон и, прежде всего, на себя самого. Может, сегодня просто не мой день… или магнитные бури? Черт те что!
    Дверь приемной открылась. По паркету спешно простукали Настины шпильки. Ну, как тут сосредоточиться? «Приемная», донеслось из-за стены. «Да». Я спрятал лицо в ладони и слушал, что говорит Настя. «Одну минуточку», сказала она как-то подозрительно приветливо.
    Трубка опустилась на стол…
    Снова стук ее шпилек…
    В сторону моего кабинета…
    Нет, ну мы же договорились!
    Сейчас постучит в дверь ногтями, всегда так делает. Так и есть. Я сильно зажмурил глаза и громко выдохнул:
    — Да, Настенька!
    Настя приоткрыла дверь, показавшись в проеме на полкорпуса, и полушепотом произнесла:
    — Супруга, — после чего закрыла за собой дверь.
    Отлично! Поработал, называется! О чем бы мы с Настей не договаривались, какой бы важности не была работа, правила игры «Меня-нет-ни-для-кого» распространялись на всех, кроме жены. Ах, женщины!
    — Зай, что? Тут работы…, — сказал я в трубку, изо всех сил пытаясь дать понять, что всё еще очень занят.
    Но куда там! Раз уж жена звонит мне на работу в пятницу вечером, то пусть у тебя пожар, ее дела куда важнее.
    — Дань, мы сегодня с Танькой стричься договорились на семь, но уже к шести надо быть у нее, там, краску выбрать, каталоги полистать…
    — Зай, ну давай быстрей…
    — Зай, Горку заберешь сегодня, а?
    Я уже стал сердиться и на нее. Здравствуйте, уважаемые телезрители, в эфире передача «Всё сразу»!
    — Во сколько?
    — До шести.
    — Так уже пять пятнадцать!
    — Зай, ну поторопись, а? А то потом воспитательница будет мне выговаривать. Там сейчас новая, с ней вообще невозможно. И это… Купи для окрошки огурцов, лука зеленого, что там еще? Редиску посмотри, чтоб не горькую… Всё, Дань, я побежала, целую!
    Я нажал на кнопку внутренней связи:
    — Настюш, сделай кофе.
   
    …Как-то ветрено было на улице. Облака быстро изменялись и плыли своим маршрутом. Без пятнадцати шесть. Времени вполне достаточно, чтобы дойти до детского сада. В зажигалке кончился газ. Отлично, жизнь продолжается! Спички вспыхивали и гасли на ветру одна за другой, на руке неудобно болтался пакет с купленными овощами. Прикурил только когда поджег сразу три.
    Двое мальчишек школьного возраста, класс шестой-седьмой, один в синем свитере, другой — в красном, на площадке через дорогу пускали бумажные самолетики, наблюдая, как те изображают в воздухе в порывах ветра фигуры высшего пилотажа. Мальчишки смеялись, радовались, комментируя полеты и маневры своих самолетиков. Во, блин! Меня вдруг осенило: это же точь-в-точь сцена из моего детства! Точно так же мы с другом, Петькой Гринёвым — надо же, как сейчас помню его имя — в школьном лагере после шестого или седьмого класса пускали самолетики на спортплощадке нашей школы. Других людей, казалось, вовсе не было. Были лишь мы, наши самолетики и ветер. Петька был отличником, не ботаником, но, в самом деле, неглупым пацаном. На примере этих самолетиков он показывал мне порывы ветра, разные воздушные потоки и течения. И слушая его тогда, наблюдая за полетами наших бумажных поделок, я абсолютно верил ему, хотя наверняка и не понимал всех его терминов, мне в самом деле казалось, что я вижу и порывы, и потоки воздуха. Старательно запущенный вверх самолетик, как будто ложился на невидимые осторожные руки ветра, на некоторые мгновения замирал, покачивался на них, а затем, словно действительно попадал в какое-то воздушное течение, нырял в его волны и выныривал из них вплоть до своего мягкого приземления. Это маленькое чудо длилось не более десяти-пятнадцати секунд, но я помню, как сверкали от радости Петькины глаза, каждый раз, когда он, пристально следя за полетом самолетика, выкрикивал: «Порыв!» или «Струя!», и я искренне радовался за него и вместе с ним. Также и эти двое ребят: бегали, смеялись, что-то выкрикивали.
    Объятый внезапно нахлынувшими добрыми и от этого немного грустными воспоминаниями о своем детстве, я, только переходя улицу, заметил, что эти мальчишки машут руками в мою сторону и что-то кричат мне, но ветер дул на них, мне в спину, и слова было трудно разобрать…
   
    …Всё, абсолютно всё. Всё, что было со мной, всё, что я знал, что помнил и о чем не вспомнил бы никогда, было в тот миг передо мной. Всё сразу. С самого детства по сегодняшний непутевый день.
    Я был везде и видел всё. Одновременно. Сверху, снизу, вокруг и внутри. В центре всего мира и вокруг него. Сумасшедшее, нереально скоростное движение, полет сквозь целую жизнь.
    Это похоже… Ветер! Я был подобно ветру. Или… Как запущенный в небо тот самый бумажный самолетик в свободном необузданном порыве, в миг, застывший на пике его безумства. Слезы вырывались из глаз от струй бьющего в лицо воздуха.
    Толчок, посыл, мощнейший удар чего-то большого и быстрого распахнул мои глаза, поднял ввысь и позволил заново увидеть всю прожитую жизнь. И глаза мои раскрылись не так, как обычно. Я увидел мир не сквозь прорези век, а везде, со всех сторон одновременно. Но, прежде всего я видел себя. Как бы со стороны я заново переживал всё то, что происходило со мной в моей жизни. Но переживал, будучи не прямым участником этих событий, а как наблюдатель.
    Я наблюдал за всем, ловил мысли, которые были в моей голове тогда, слышал слова, что говорил тогда. Оценивал и по большей мере осуждал свои поступки, потому что наиболее обращали на себя внимание события, которые я бы переиграл, пережил бы заново, поступил бы иначе. От мелких и незначительных до самых серьезных. И всё это за какие-то секунды.
    Откуда-то сверху, сбоку я подсматривал за самим собой, находясь где-то рядом, пролетая мимо или кружа вокруг, то и дело, ловя на себе свой же неопределенный взгляд. Куда же, интересно, я смотрел в те моменты?
    Вот на меня смотрит мальчик, ученик третьего класса. Большие как переспелые вишни, наивные глаза на мгновение оторвались от тетради по математике, раскрытой на подоконнике в школе и поймали мой проносящийся мимо взгляд. Только, что этот мальчик впервые дал списать однокласснику домашнее задание. Это был первый «кол» в моей жизни. До этого я думал, что «колы» бывают только в детских фильмах, вроде «Петрова и Васечкина».
    А вот закутанный в тяжеленный тулуп курсант четвертого курса пограничного училища, в карауле на третьем посту, автомат «на грудь», за спиной огромная бесформенная радиостанция. Пряча в замерзших пальцах огонек сигареты, после некоторых скребущих сомнений он все же поддается соблазну: соглашается с товарищем и позволяет себе вместе с ним всего на пару минут зайти погреться в один из гаражных боксов автопарка, на котором никогда нет ни замка, ни печати. Открыв деревянную дверь и сделав последнюю, уже обжигающую пальцы затяжку, он поворачивает голову в сторону, куда через секунду бросит фильтр скуренной сигареты, и, щурясь от ветра, смотрит прямо мне в глаза. «Данька!», кричу я ему, «Щас Козёл с проверкой!» Но курсант не слышит меня и не знает, что едва за его спиной закроется дверь теплого убежища, на территорию автопарка зайдет Козёл, капитан Козлов, начкар с проверкой караула, которого следовало встретить командой: «Стой! Кто идет?». Это была моя первая «губа», едва не стоившая мне отчисления из училища.
    Господи, а это что за малыш, вот сорванец! Карапуз лет четырех, специально дождавшись пока хомячок Рыжик уснет в своей клетке, подползает к ней на четвереньках, округлив и без того вылупленные глаза, набирает побольше воздуха и что было силы дует прямо хомяку в морду, да так, что опилки разлетаются по всей комнате вместе с семечками и какашками, похожими на черные зернышки риса. Бедное перепуганное животное, подпрыгивает на месте, забивается в противоположный угол клетки, прикрывая мордочку розовыми ладошками. Эффект потрясающий! Ребенок счастлив! Слезы радости текут по его щекам. Сидя на полу в приступе заливистого смеха, он не видит ничего, кроме сощуренной мордочки Рыжика, в страхе прижимающегося к прутьям клетки. «Данил!» Крик мамы из соседней комнаты, «Сколько можно?!» Ребенок на миг замирает, голос мамы выводит его из экстаза, и он смотрит на меня, и говорит испуганно: «Я не дуль». «Я дул», говорю я ему. «Я ня дуль!», икая и глотая слезы, твердит малыш через неделю, глядя, как мама закапывает завернутого в тряпочку Рыжика в палисаднике под окнами.
    И так эпизод за эпизодом происходят сразу, параллельно, независимо друг от друга, я едва успеваю отследить каждый из них. И вроде бы, они происходят в хронологическом порядке, но нет — я могу видеть их как захочу. Только лишь ветер, только его неистовые потоки и порывы носят меня от одной страницы жизни к другой.
    Вот я с бабушкой в Харькове, она покупает мне эскимо на палочке. В нашем городе тогда о таком можно было только мечтать. Оно пусть не в шоколадной, но в сладкой сливочной глазури. Вот я лезу на антресоли, куда дедушка положил дозревать бананы, падаю, ломаю предплечье, и в первый класс иду с гипсом на всю руку. А вот дедуля в постели, скованный цепями рака. Я держу его ступню, сгибаю и разгибаю ему ногу, ведь сам он делать это уже не может. У кровати на стуле сидит доктор в белом, а рядом еще какой-то бледный незнакомый мужчина в шляпе, в черном костюме, печально смотрит на деда.
    Вот моя первая сигарета. А вот — первая девушка. Наташа. Конечно, ее звали Наташа! Сначала она говорит мне, что я особенный, но вскоре заявляет: «Ты такой же, как и все». Эта фраза становится для меня страшнее смертного приговора. Что может быть ужаснее, чем сказанные девушкой эти сокрушающие слова — ты-такой-же-как-и-все. И точка. Обжалованию не подлежит. Но, позже выясняется, что рано или поздно это говорит большинство нормальных девушек большинству нормальных парней.
    А вот снова я в курсантском строю, на мне новенький камуфляж-березка, блестящие кирзовые сапоги. За разговоры в строю командир отделения объявляет мне выговор, но вместо того, чтобы ответить: «Есть, выговор!», я говорю: «Пошел ты…» А дальше цепная реакция: взыскания, наряды. Ох, нарвался ты, Данька, думаю я, наблюдая со стороны за своей дерзостью. Но вот на мне уже золотые лейтенантские погоны. Покачиваясь в неровной офицерской шеренге, как и все мои товарищи, со слезами на глазах, подбрасываю в небо зеленую фуражку. Вот моя первая пограничная застава «Гербовый», Сортавальский погранотряд, курсы в Петрозаводске. Первая встреча с Леной, Горка, малыш, Егор Данилович, весь в меня, он, как и я неравнодушен к животным, во как исцарапан! «Горыч, поди-ка! Это кто тебя? Мурза бабы Вали порубила?» Кофточка Егорки вся в затяжках и длинных кошачьих волосках. Точно она. Кстати, Горка, сколько времени?
    Мне же тебя из садика сегодня нужно до шести успеть…
    Я пытаюсь посмотреть на свои наручные часы. Настоящие, оставшиеся еще от деда механические «Полет». Ни разу в ремонте не были. Но на эти часы я смотрю не на своей руке, потому что самого себя не вижу, а вижу лишь со стороны, а у того, другого себя, который посреди улицы неподвижный, небритый, со стесанным в кровь лицом, застывшими глазами, смотрящими в небо, на плывущие по ветру причудливые формы облаков. В волосах застряло несколько желтых сентябрьских листьев. Плащ распахнут, туфли на одной ноге нет, руки раскинуты на асфальте, в одной еще зажат пакет с овощами. Только пакет разорван, а овощи: огурцы, редис, зеленый лук, разбросаны вокруг меня, как спутники вокруг планеты-гиганта, но каждый застыл на своей орбите.
    Застыл и я, и мир вокруг меня. Передо мной осталась лишь немая картина со мной на первом плане, на сером фоне асфальта, украшенного натюрмортом из овощей и бегущих наперегонки опавших листьев. Что это, тополь, осина? Справа от меня у края дороги, бережно сжимая в ладошках бумажные самолеты, стоят двое мальчишек. «Порыв!», слышится мне в этот миг радостный вскрик Петьки Гринёва. Женщина, обнимающая сзади за плечи мальчишек, неуклюже прикрывает им глаза ладонями. Еще люди. Какие-то серые, однообразные. Кто-то просто смотрит, кто-то, нахмурившись, кто-то прикрывает рот руками. Подошел незнакомец в шляпе и черном костюме, тот, что был возле деда, сел на корточки рядом, положил пальцы мне на запястье (никто и не взглянул на него), подержал, убрал руку, замотал головой, встал. Снял шляпу, почесал лоб, посмотрел на часы, упер руки в бока, поднял голову к небу. Посмотрел на плывущие облака… Да, нет же! На меня! Прямо на меня посмотрел! «Без десяти», сказал. «Без десяти», услышал я его голос, «Рановато еще».
    Да что же это такое? Что за день сегодня такой? Работа насмарку, телефон трещит как пулемет, кофе холодный, зажигалка кончилась, жена со своей стрижкой и огурцами! Мне же сейчас еще Горку забирать из сада! Еще успеваю, без десяти еже, тот в шляпе сказал.
    Я приближаюсь к себе, чтобы посмотреть на свои часы. Лечу уже не так быстро, как прежде, а как во сне, когда хочешь бежать, но движения даются с большим трудом и получаются как в замедленном кино, отчего становится страшно, что кто-то вот-вот догонит или наоборот, ты куда-нибудь не успеешь. Отчаянно стараюсь размахивать руками и ногами, но понимаю, что нет ни рук, ни ног. Нет меня вообще, только мои глаза, мое зрение, мой слух, ощущения.
    Вижу, что стекло на моем «Полете» разбито, но секундная стрелка идет. Говорил же, ни разу в ремонте не были! Настоящее качество, советское! Без десяти. Быстрей! Давай! Ну, давай же! Где-то отдаленно слышится звук сирены. Звук все громче, ближе. Скорая.
    И тут неистовый порыв ветра подхватывает меня, как пылинку, подбрасывает высоко в небо и медленно, покачивая на своих волнах, снова опускает вниз.
    Я вижу людей, что стоят вокруг меня. Ищу незнакомца в черном, но его нигде нет. Какие-то хмурые серые мужчины, женщины тоже серые, и только двое мальчишек, один в синем свитере, другой — в красном, сквозь слезы улыбаются, сжимая в руках свои самолетики, глядя мне в глаза.

 




комментарии | средняя оценка: 5.00


новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS

26.03.2024
Итальянского певца Pupo не пустят на фестиваль Бельгии из-за концерта в РФ
На сцене Государственного Кремлевского дворца 15 марта состоялся концерт «Большой бенефис Pupo. В кругу друзей» с участием известных российских артистов.
26.03.2024
Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.
25.03.2024
Кастинг на фильм про Жириновского возобновят из-за ареста Кологривого
Андрей Ковалев уточнил, что съемки фильма затормозились и скоро будет объявлен новый кастинг.