Книжный магазин «Knima»

Альманах Снежный Ком
Новости культуры, новости сайта Редакторы сайта Список авторов на Снежном Литературный форум Правила, законы, условности Опубликовать произведение


Просмотров: 689 Комментариев: 3 Рекомендации : 0   
Оценка: -

опубликовано: 2008-08-21
редактор: (maf)


Город Машин. Глава V. Машина во мне | Ридинг | Повести | Проза |
версия для печати


Город Машин. Глава V. Машина во мне
Ридинг

— Друзья! — произнес я, и мой взгляд обежал всех сидящих за столом — полнощекую Хэллу с истощенными глазами, качающую на руках Зигмунда (нашего второго ребенка), Зиглинду с бантиками на косичках, с лукавыми мамиными бровями и моим внушительным подбородком, тростникового Флика, то есть вечно тощего, и слегка ворчливого, Бесса с громадным крестом на груди поверх рясы, Панча, Роуз и их детей, — а потом задержался на бокале шампанского в руке. Возникла странная ассоциация: как будто все мои слова, которые я говорил и говорю — это пузырьки в шампанском, и не только слова, но и все наши жизни — пузыри… а что тогда шампанское?
     — Торрес, мы тебя слушаем, — Панч ударил вилкой по краешку своего бокала, издавшего продолжительный дзинь.
    Я очнулся и повторил:
     — Друзья! Прошло уже десять лет с того момента, как мы впервые сидели за этим столом, с того момента, когда мы изменили… когда мы кое-что изменили в жизни Города Машин. Может быть, не так много, как хотелось бы, как намечалось, но мне даже не хочется взвешивать этого вклада. Сейчас я смотрю на бокал, и он напоминает мне озеро. Если в озеро бросить камень, то произойдет небольшое сотрясение, а потом вода снова уляжется. Озеро словно проглатывает его, и всё. И так любой камень. Сколько их ни бросай. Я не хочу говорить больше, потому что слова, все это… не важно, давайте пить шампанское!
    Звон бокалов.
     — Торрес, что ты такой взволнованный сегодня? Что-нибудь случилось? — спросила Хэлла.
     — Неважно, вспомнил кое-что. Вспомнил слова отца…
     — Панч! Как тебе капуста с оливками? — спросила Хэлла.
     — Замечательно. Хотя, честно говоря, я не люблю капусту. И оливки тоже. Но вместе — ничего!
     — А, ну ты как всегда! А тебе, Флик, понравилось?
     — Конечно, Хэлла. Как всегда, превосходно. Как и все, что ты делаешь.
     — Торрес?
     — Да, достаточно вкусно и по цвету хорошо гармонируют.
     — Зиглинда, убери локти со стола. Как тебе капуста, нравится?
     — Это ужасно! — Зиглинда отбросила вилку. — Манная каша — и то вкуснее!
     — Единственный честный человек за столом, — заметил я.
     — Дочка, ты как себя ведешь? Ну-ка, марш из-за стола! Сегодня ты останешься без ужина.
     — Ну и ладно, — Зиглинда надула губы и вышла из гостиной.
     — Торрес, а это ещё что за гамлетовские штучки?
     — Если это гамлетовские штучки, то ты — Офелия. Думай, что говоришь и чем все может кончиться.
    Хэлла вспыхнула. Бесс вмешался в разговор весьма кстати:
     — Кстати, Торрес, я сегодня видел Спайка. Передавал тебе привет. Говорит, что после того случая больше ни одного человека не убили и только двоих ранили. Сравни с прошлой неделей, а!
     — Да, прогресс.
     — О чем идет речь? — спросил Панч.
     — В-общем, мне надоело, что в городе на каждом шагу пустые бутылки разбросаны, — объяснил я, — и я, точнее Спайк поручил патрульным следить за этим делом: одна бутылка мимо мусорного бака — равно пуля.
     — Что за молодежь пошла, совсем не то, что раньше, сказал император Нерон, — заметил Панч.
     — Панч, ты зря смеешься, — возразил Бесс, — на прошлой неделе человек сто скосили, да. Зато на следующей, я думаю, ты не найдешь на улице ни одной брошенной бутылки. То же самое в ресторане: пока на входе не поставили швейцара с ружьем, все время ходили пьяные. Или как первый обоз с книгами пришел, помнишь? Мы раздали половину книг, а потом оказалось, что ими протопили печь. Да вообще, вспомнить хоть, с чего все начиналось — пока зарплату рабочим вдвое не урезали, завод нормально не заработал. Торрес подтвердит. Это необходимость.
     — Да, Бесс прав, — я залпом опустошил бокал.
     — Ладно, согласен. В конечном счете, если бы тогда ползавода под ружье не поставили, то никто так бы так и не приучился к театру. Но я хочу сказать другое, а именно: завтра после обеда приглашаю всех вас на камерную постановку. Называется «Машина во мне».
     — Это что-то в стиле де Сада, — сострил я.
     — Нет, скорее ранний Аристотель, — Панч рассмеялся.
     — А почему именно днем? — спросил Бесс. — У меня завтра служба обедняя. Я, скорей всего, не смогу прийти.
     — Днем — чтобы успеть до вечернего спектакля. Дело в том, что идея возникла сегодня, была разработана за пару часов и завтра будет большая доля импровизации. Но думаю, стоит это увидеть.
     — Кстати, я тоже завтра не смогу. Мне нужно выехать за город на консилиум мэров южных городов.
     — А я хочу пойти! — заявила Хэлла.
     — Я же сказал только что, что я завтра уезжаю…
     — А я хочу! Что, я не имею права куда-нибудь пойти без тебя?
     — Ты имеешь право делать, что тебе говорят, а не демонстрировать половине партера свои прелести.
     — Я демонстрирую свои прелести?
     — Во всяком случае, они глазеют на тебя, как на кусок ветчины.
     — А тебе не кажется, что это их проблема, а не моя?
     — Торрес, не кипятись, — сказал Флик. — Если хочешь, я могу завтра сопровождать Хэллу.
     — Тебя такой вариант устроит? — спросил я у Хэллы.
     — Что значит «такой вариант»!?
     — Это значит, что Флик проводит тебя. Если устроит, то тема закрыта.
    Она согласилась и вышла из-за стола под предлогом уложить детей спать, хотя уже и не вернулась. Ночью она была холодная и неподвижная, точно как ветчина в погребе.
    Под утро, не вставая с постели, я раскурил сигару и, глядя в окошко на белеющее небо задумался о том, стремился ли я изначально к тому, где я сейчас оказался — в спальне мэра Города Машин, как я, собственно, здесь оказался и что у меня общего с этой женщиной, десять лет лежащей рядом со мной.
     — Не кури здесь — всё в детскую тянет. Сейчас Зигмунд проснется.
     — Никто не проснется. Спи.
    Любовь, — подумал я, — это капкан в лесу и усилия двоих в попытке от него освободиться. Причем, вероятность попадания в капкан одновременно обоих — не высока. Как правило, в ловушке кто-то один, а второй, в тайне для самого себя, только делает вид, что ему тоже больно и неприятно, что и его ногу сжали стальные челюсти. Они оба ненавидят друг друга: первый — за то, что тот другой не попал в капкан вместо него, второй — за то сострадание, который первый в нем вызвал. Одновременно они и нуждаются друг в друге: один — чтобы высвободить из капкана свою ногу, второй — свою совесть. Самое худшее происходит, когда дуги капкана разжаты и оба человека, уже совершенно свободные друг от друга, стоят на прежнем месте, боясь признаться в том, что их временное сотрудничество было направлено только на то, чтобы как можно скорее расстаться.
    В детской заревел ребенок, я бросил сигару в окно и стал собираться на завод — в последнее время я часто приходил туда первым, а уходил последним.
    В качестве утренней разминки я пострелял в мишень, потом пришел квартет Карнеля: два скрипача, виолончель и флейта. Я попросил их сыграть что-нибудь из Баха, а сам принялся искать пригласительное письмо на консилиум, которое куда-то запропастилось. Причем, уже не впервой в кабинете исчезают какие-нибудь бумаги, как будто он ими питается, когда никого нет.
    Бытует мнение, что если ты что-то теряешь, значит, эта вещь была тебе неосознанно неприятна. Не думаю, что это утверждение относится к полученному письму, так как моё тщеславие, можно сказать, испытывало циклический оргазм от приглашения выступить на консилиуме мэров.
    В кабинет вошел Флик с салфеткообразным лицом, как будто он не спал ночи три подряд.
     — Привет, Флик. Ты не брал приглашения на консилиум?
     — Привет. Нет, а зачем мне его брать?
     — Ну, не знаю. Я вчера клал его сюда, в ящик стола, а сегодня оно исчезло куда-то.
     — Я тоже не знаю. Не брал.
     — Тоже самое, папка с делопроизводством за последний квартал. Такое впечатление, что у нас завелась крыса.
     — Какая крыса?
     — Ну, крыса в столе, которая жрёт папки и письма. Так что их нигде нельзя найти.
     — А, вот оно что. Слушай, а может, я вместо тебя съезжу на консилиум? А ты как раз и с Хэллой на спектакль пойдешь.
     — Флик, не говори глупостей. Это консилиум мэров, а не помощников, на который пригласили именно меня. Ты сам прекрасно это понимаешь. Что-то ты сегодня не в себе. Не выспался?
     — Да что-то не спалось.
     — Я тоже в четыре проснулся ни в одном глазу. Одни и те же ноги, толкающие твои, волосы на подушке, от которых отплевываешься во сне, одни и те же руки, соски эти, грязные пеленки… Семья — ужасно утомительная вещь, хочу тебе сказать, хоть из дому беги.
     — А если ты не найдешь этого приглашения?
     — Неприятно будет, конечно. Но, думаю, как-нибудь пропустят. Предъявлю удостоверение личности, попрошу водителя быть свидетелем. Шутка.
     — То есть консилиум состоится в любом случае?
     — Ну, разумеется. Флик, что с тобой сегодня, а? Ты не хочешь идти на спектакль?
     — Нет, вовсе нет. Всё в порядке. Наверное, я вчера слишком много выпил. Не обращай внимания.
     — Виски погубит тебя, Флик.
   
    Местом проведения консилиума назначили ресторан в соседнем городе, где я оказался спустя два часа пути во фраке, слегка замутненном дорожной пылью. Меня, как я и предполагал, впустили без всякого пригласительного.
    Здесь было множество галантных и интеллигентных на вид господ, каждый из которых в совершенстве владел манерой держаться солидно. Лет пять назад я тоже выработал её в себе: куда бы ты не шел, идешь как властелин, причем, не абстрактный, а — властелин конкретно того, что видишь. К примеру, если на улице встречаешь девушку в розовой шляпе и капоте, то ты смотришь на неё не неким Властелином или Властелином Земли, а — властелином всех девушек в капотах с розовыми шляпами, властелином полицейских со свистком или властелином запахов дорогих сигарет и одеколонов, наполнивших туалеты, властелином разноцветной лоснящейся еды, утруждающей столы, властелином сверкающих лукавых улыбок и почтенно возвышающейся трибуны, на которую ты восходишь.
    Консилиум — не совсем подходящий термин для этого собрания, но в данном случае ошибка устроителей только подчеркнула его цель. Мне задавали разнообразные вопросы касательно реформаций в Городе Машин, например, как мне удалось открыть в городе библиотеку и каков социальный эффект от этого нововведения.
     — Библиотека, — отвечал я, — была открыта два года назад. Первые книги были розданы прямо на улице в добровольном порядке, однако, оказалось, что читатели использовали их не по назначению. После чего горожанам были выданы так называемые карты читателя (одна карта на семью), по которым каждая семья должна отсидеть в библиотеке не менее трех часов в неделю, иначе учреждения, где работают члены семей, не имеет права выплатить им жалованье. А когда человек оказывается в библиотеке под надзором полиции, он уже хотя бы от скуки возьмется за книгу. На сегодня статистика позволяет утверждать, что за последние два года количество всплесков социальной агрессии сократилась вдвое.
    Спрашивали о театре, цирке и церкви, о филармонии, о борьбе с пьянством и наркотиками и проч. и проч. Чтобы избежать тавтологий, мне пришлось изрядно потрудиться, подбирая синонимы к фразам: «карательные санкции», «принудительный порядок», «позитивный социальный эффект», к концу выступления звучавшим как «перестрелять», «взять на пушку» и «все счастливы».
    Я вернулся домой уже вечером. Хэлла встретила меня на удивление ласково и бросилась на шею совсем, как лет десять назад. В её улучшившемся настроении я уловил нотку тревоги.
     — Что с тобой?
     — Ничего. Просто хорошее настроение.
     — Врешь. На спектакль ходила? Все в порядке?
     — Да.
     — С Фликом?
     — Да.
     — Ладно, я — в душ, поговорим за ужином.
    За ужином я рассказал о консилиуме и в одиночку справился с гусем, напичканным яблоками.
    Потом Хэлла отвела детей в детскую (превращенная библиотека, теперь с входом из нашей спальни) и легла рядом со мной на кровать, ничего не сказав по поводу зажженной сигареты.
     — Торрес, не хотела тебе говорить, но мне кажется, я должна тебе это рассказать.
     — Что случилось?
     — Флик цеплялся ко мне после спектакля… Он мне столько всего наговорил, что я даже не знаю, стоит ли пересказывать.
     — Гм, — я вопросительно свел брови.
     — В общем, представь себе, говорил, что любит меня, что с тобой я буду несчастлива, потому что, дескать, потому что ты меня не ценишь и все такое. Предлагал мне руку и сердце и чтобы сегодня до твоего прихода я вместе с детьми бежала от тебя с ним.
     — Ну и что, ты приняла предложение?
     — А ты подумай. Торрес, ты что, шутишь? Ты всегда такие моменты выбираешь для шуток…
     — Я всегда подозревал, что ты ему нравишься, но не думал, что дойдёт до этого. Но ничего страшного. Хорошо, что рассказала. Я поговорю с ним. Все будет в порядке.
     — Ты ничего ему не сделаешь?
     — Нет, я же сказал, просто поговорю с ним. Кстати, я забыл спросить тебя о спектакле. Расскажи, как все прошло? О чем была постановка? — спросил я, делая заинтересованный вид, хотя думал уже совсем о другом: теперь мне стало понятно его невразумительное утреннее поведение, я даже начал догадываться, куда исчезают документы.
     — А в целом, спектакль был замечательный, хотя я и не совсем поняла. В общем, сзади сцены везде стояли огромные такие зеркала (не знаю, где их Панч столько раздобыл), и получается, когда смотришь на сцену, видишь зрительный зал. Было всего три актера: Панч и ещё двое — мужчина и женщина. Все были одеты в черные облегающие костюмы и у каждого на груди изображено «Золотое сечение» да Винчи, а на спине — нарисован автомобиль, схематично. И вот так они стояли на сцене минут пять: то лицом повернутся к залу, то спиной. Потом Панч подошел к другому актеру, к мужчине, тот дружелюбно протянул ему руку, Панч вроде бы тоже, а потом вдруг стал как-то механически отрывисто двигаться и вот этими квадратными движениями заломил тому руку за спину и оторвал её (рука была накладная). А потом бросил того мужчину на пол и прямо затоптал ногами, как колотушками, а у того аж кровь фонтаном брызнула (шланг спрятали за пазуху). Вообще, жуткая сцена. А затем Панч взял цветочный букет (красивый такой букет) и подошел к женщине, то есть по-человечески подошел, нормальной походкой и даже букет вручил и ручку поцеловал у нее, а потом тоже ни с того ни с сего стал так дергаться и сжал её в объятия, как капкан, так что букет весь на пол рассыпался...
     — Капкан? — это слово вывело меня из раздумий.
     — Ну да, похоже на капкан, как клещи.
     — И что Панч всем этим хотел сказать?
     — Не знаю, вот этого я и не поняла. Хотя спектакль очень понравился. Вот если бы ещё жестокости поменьше, было бы вообще хорошо.
     — Надо будет узнать у него при встрече.
     — Торрес, а что это за запах? Ты слышишь? Как будто дым?
     — Это сигарета.
     — Нет, не сигарета. Слышишь?
    Я почувствовал едкий запах дыма. Между досок в полу просочилась тонкая сизая змейка.
     — Похоже на пожар, — предположил я. — Нужно узнать, что там такое. Я спущусь.
    Я обул тапки, подошел к двери и насторожился: лестница скрипнула, потом ещё и ещё, как будто кто-то поднимался.
     — Кажется, у нас гости. Быстро влезай под кровать, — скомандовал я, погасил сигару в пепельнице и сунул в карман халата. Потом достал из тумбочки револьвер и вслед за Хэллой нырнул под кровать. Мы притаились. Ручка двери провернулась, и в спальню вошли две пары мужских ног, обутых в туфли.
     — Здесь никого нет, — сказал первый вошедший, я увидел ствол опущенного ружья и, не особо раздумывая, пустил ему в ногу пулю. Он растянулся по полу плашмя как раз так, что его голова оказалась от меня в полуметре. Я выстрелил ещё раз, его голова дернулась и больше уже не отрывалась от пола. Раздался хлопок и топот шагов — в кровати лязгнули пружины и в доске между мной и Хэллой прорисовались две дыры.
     — Запри двери и сиди здесь, я скоро вернусь, — я поднял с пола ружье и выбежал через коридор в гостиную. Две пули, желающие настигнуть меня сбоку, снесли со стола в конце коридора вазу. Я подбежал к окну, выбросил ружье на улицу и, пару секунд повисев на подоконнике, спрыгнул вслед за ним. Паденье со второго этажа было не самым приятным, но я успел сгруппироваться, и рассада левкоев оказалась весьма кстати. Когда второй кретин, как я ожидал, высунулся в окно, две пули, вылетевшие из ствола моего ружья, разнесли его череп точно также, как тридцать секунд назад, две их коллеги разнесли в коридоре хрустальную вазу. Я направился к входной двери. Оттуда, прямо в мои объятия выбежал третий покойник, я сбил его с ног и оглушил прикладом. Из окон в первом этаже валил густой черный дым. Я вошел внутрь. Из кухни, как из печи, выпрыгивали огненные языки. Горел коридор, по полу пламя подбиралось к лестнице, на которой появилась Хэлла:
     — Торрес, что тут происходит!?
     — Я же велел тебе сидеть в комнате!
     — Я не могу! там этот мертвяк! И там все в дыму!
     — Тогда выходи и детей выводи на улицу.
    Я обежал дом, но, кроме наполовину сгоревшего трупа охранника, ни одного живого существа я не встретил. Зиглинда, выбежавшая на лужайку перед гостиной, помахала мне ручкой, а потом, заметив перевешенного на окне покойника, опустила её. Я сделал пару звонков по телефону, вытащил из кармана сигару, заново прикурил её о перила лестницы и вышел на улицу ждать, пока приедет пожарная и охрана.
    Спустя полчаса дом погасили, и рабочие уже принялись за ремонт. Я, Хэлла, Зиглинда, Зигмунд и пойманный мной мертвяк приехали в гости к Панчу. Я позвонил Бессу и попросил его срочно приехать тоже. У Флика никто не снял трубку.
     — Все целы? — Бесс пожал мне руку.
     — Двух мертвяков я оставил на месте, третий на кухне, привязан к стулу. Нужно обо всем расспросить его.
    Мы прошли на кухню. Мертвяк искоса посмотрел на нас и часто задышал.
     — Слушай, дружок, — обратился к нему Бесс. — скажи, пожалуйста, кто тебя прислал и иди с миром, хотя, руки, конечно, мы тебе для профилактики прострелим. Но это уж в любом случае. А правду сказать тебе все равно придется, сам понимаешь. Поэтому предлагаю просто сократить время. Это легко, все равно как ты пришел к стоматологу рвать зуб…
     — Бесс, что ты его грузишь, целую проповедь прочел. Ну, ты, покойник, ты будешь говорить или нет?
    Мертвяк благородно сжал губы и приподнял голову как символ героического сопротивления.
     — Ладно, тогда не будем тянуть кота за хвост. Торрес, помоги мне подтащить его стул к двери, есть один хороший способ.
     — Слушайте, только постарайтесь, чтобы поменьше крови, — попросил Панч, — сегодня в доме проводили уборку. Да и вообще…
     — Все будет как надо, — заверил Бесс, — есть один хороший способ. Я использовал это в прошлом году для исповедания. Панч, отвяжи ему одну руку. Торрес, хватай его руку и суй пальцами в щель. Что значит, не дается? Ладно, иди сюда к двери. Панч, держи его стул. Ну вот, все даётся. Торрес, жми дверь.
    Я нажал на дверь и почувствовал, как мои барабанные перепонки выгибаются чашечками внутрь головы от оглушительного вопля.
     — Нет, Торрес, отпусти дверь. Так дело не пойдет. Панч, притащи какую-нибудь тряпку побольше.
    На кухню вошла Роуз:
     — Бесс, а где Панч? И что здесь у вас творится! Мы только детей уложили спать, а у вас тут такие крики, что стекла дрожат.
     — Роуз, я бы назвал происходящее профилактикой насилия по принципу чистилища. А Панч пошел за тряпкой — нам нужна для кляпа.
     — Так куда он пошел, вот здесь же все тряпки! — она достала из стола кусок материи и протянула Бессу, — вот, только, пожалуйста, не шумите, хорошо?
     — Хорошо, Роуз, все будет как надо. Будь спокойна. Торрес, заткни это ему в рот. Давай я разожму челюсти.
     — Я не нашел никаких тряпок. Взял из кладовки половую.
     — Панч, ты опоздал. Мы уже нашли тряпку. Теперь держи его стул, хорошенько держи, чтоб не ерзал. Торрес, а ты жми на дверь.
    Я навалился на дверь, наблюдая за модернистской пантомимой на взмокшем лице мертвяка.
     — Торрес, слабо давишь! Жми сильнее, а то даже кровь не пошла.
     — Куда сильнее? Уже кости трещат! И рука, смотри, вся синяя.
     — Не спорь со мной! Говорят, жми сильнее!
    Я что есть духу уперся в дверь, туфли заскользили по полу.
     — Вот, другое дело! Всё, отпускай. Хорошо, — Бесс вынул из щели окровавленную ладонь мертвяка с «г»-образными пальцами. Стул скакал по полу от судорог.
     — Ну вот, теперь — то, что надо. Эй ты! Ты меня слышишь? — Бесс похлопал его по щекам. — Видишь, в какого паучка превратилась твоя рука, вот, посмотри внимательно. Если продолжишь упираться, тоже самое будет и со второй рукой. А сейчас я предлагаю тебе ответить на вопрос, готов ли ты к сотрудничеству? Сейчас я выну у тебя изо рта кляп, хочу предупредить, что крик я буду воспринимать как отказ, и мы сразу начнем работу над второй рукой. Понятно?
    Мертвяк кивнул головой. Бесс вынул кляп. Вхолостую прошевелив губами и языком и отдышавшись, мертвяк сбивчиво, но уверенно произнес:
     — Это Флик. Флик заплатил мне.
    Ещё он рассказал, как с помощью ключа, который дал ему Флик, он пробрался в дом и задушил охранника, чья папироса, упав на газету, спровоцировала пожар, но это меня интересовало меньше. Я ожидал, что он назовет Флика, но не думал, что буду настолько взбешен, когда услышу это. Я вынул пистолет и спустил пол обоймы мертвяку в грудь.
     — Торрес, как ты мог! Я же обещал ему прострелить руки и отпустить…
    Я выстрелил трупу в правое и левое плечо.
     — Можешь идти, — сказал я ему.
    На кухню вбежала Роуз вместе с Хэллой:
     — Ну, какого черта вы тут устроили! Я же предупреждала, что дети спят!
   
    Мы послали к Флику разведгруппу. Они вскрыли дверь, но, как и предполагалось, никого дома не застали. Зато у него в шкафу нашли гору бумаг, в том числе пропавшую папку и пригласительное письмо, которое я искал.
     — Он уже здесь не появится, — предположил Бесс, — наверняка он уже в поезде к портовому городу. А дальше — Европа, Африка, Азия, что угодно.
     — Не думаю. Все равно устрою в городе облаву. Нужно перерыть все канавы, свалки, сараи, дома, всё.
     — Вообще, неожиданно это случилось. Никак не могу поверить.
     — Трудно поверить. Но приходится. Он всегда хотел оказаться в моем кресле. Сейчас я это понимаю. А сколько сделок сорвалось из-за пропажи документов, — я закурил.
     — Не понимаю, зачем он брал приглашение.
     — Может быть, он думал, что без приглашения меня не пустят на консилиум. Хотя это наивно. Скорей всего, сделал по привычке подличанья, механически.
     — Мне кажется, я знаю, где его искать, — сказал Панч. — Вы, наверное, не помните, однажды давно у нас с ним возник спор. Флик упрекал меня в том, что я глупо поступил, уехав на Багамские острова от преследования и говорил, что сам бы он в подобном случае спрятался в одном из отелей городка неподалеку.
     — Стоит проверить этот вариант. Завтра отправлю группу людей по всем окрестностям.
     — Только он наверняка хорошо заплатит управляющему.
     — В каждый отель мы поселим по два своих человека, и они будут наблюдать за постояльцами, ну, или можно взять управляющего на пушку.
     — В любом случае, Торрес, до того, как мы найдем его, бывай на улице как можно реже, — посоветовал Бесс. — И никуда не ходи без охраны.
   
    К вечеру следующего дня мой дом окончательно оправился от пожара, так что можно было переехать от Панча обратно. Тем же вечером состоялся очередной достаточно неприятный диалог, точнее упрекобросательство с Хэллой: она обвиняла меня: а) в недостатке внимания — не мог пожертвовать «каким-то несчастным консилиумом», чтобы сводить её в театр, из-за чего, по её мнению, «обнаружилась любовь» Флика, вскрылся внутренний конфликт с ним, и вообще возникли все неприятности, связанные с переездом — это б), и может быть, предположила она, — и это в), -я нарочно хотел, чтобы кто-нибудь, например, Флик, изнасиловал её или ещё лучше, куда-нибудь увез или зарыл на перекрестке Святого Робина. Я ответил ей, что она не права:
     — Ты — дура! Ложись спать.
    А к утру следующего дня Ренье (один из моих людей) обнаружил Флика в гостинице соседнего городка, всего в получасе езды отсюда. Ренье заехал за мной на автомобиле, мы забрали Панча и поехали к Бессу в церковь, чтобы тоже взять его с собой.
     — Я зашел в гостиницу. Кстати, управляющий мне сразу не понравился. Физиономия хитрая такая, знаете, ну, как у всех управляющих, — рассказывал Ренье, — как у всех управляющих гостиницами, — уточнил он. — Я только расписался в журнале, отдаю его управляющему, когда смотрю, по лестнице спускается Флик с бутылкой рома. Я на всякий случай нащупываю в кармане пистолет, смотрю, что дальше. Тогда Флик подходит к управляющему и, ни слова не говоря хрясь эту бутылку прямо о прилавок! Управляющий, облитый весь, в осколках, вытаращился на него, не поймет, в чем дело. А Флик и говорит: «Следующую бутылку рома я разобью уже об твою тупую башку. Я же говорил тебе, что не пью ничего, кроме виски!». Потом на меня посмотрел, но не узнал, конечно, а я ещё с этими усами.
     — А ты уверен, что он никуда не уйдет до нашего прихода?
     — Я оставил у гостиницы Мортимера. Если Флик надумает уйти, то Мортимер проследит за ним.
    Автомобиль остановился, мы с Панчем зашли в церковь. Горели свечи, пахло ладаном. Бесс стоял за аналоем, слегка покачивая кадилом:
     — ..религия с одной стороны противостоит культуре, укрощая фантазию на изобретение ложных ценностей и извращений, с другой стороны — противостоит природе, помогая человеку преодолеть адамические основы, инстинкты тела.
     — Торрес, а это что, проповедь? — спросил Панч.
     — Ряса, кадило, свечи — проповедь, — заключил я и помахал Бессу рукой, он заметил нас и кивнул в ответ.
     — Таким образом, паства, ходите в церковь как можно чаще, иначе на хрен перестреляете друг друга во веки веков, аминь.
    Бесс сменил рясу на рубашку, сунул за пояс нож, и мы поехали. Всю дорогу ехали молча. Я смотрел на рельефный орнамент ружья и вспоминал детство. Отец носил ружье совсем не так, как я — в одной руке стволом вниз, он всегда держал его в обеих руках, как ребенка. А дед вообще расчехлял ружье за пять минут перед тем, как стрелять. Но дед умер, отец умер, а чехол давно куда-то потерялся… я поглядел в окно — по панели изящно парила тень автомобиля, это мне кое-что напомнило:
     — Панч, слушай, а в чем заключается идея… — «твоего спектакля» — не успел спросить я, меня перебил водитель.
     — Приехали!
    Машина качнулась и стала.
     — А он нас не увидит? — спросил Бесс у Ренье.
     — Нет, окна выходят во внутренний двор.
     — В чем заключается что? — переспросил Панч.
     — Не важно, теперь уже потом, — я вздохнул и перекинул ружье через плечо.
    К нам подбежал Мортимер, взявшийся как будто из-под земли:
     — Он никуда не выходил. Он на месте.
     — Отлично, Мортимер, — Ренье похлопал его по плечу, — теперь пригляди за управляющим, а мы пойдем наверх. Господа, ступени скрипят, поэтому прошу вас быть деликатнее.
    Мортимер подсунул дуло пистолета управляющему под подбородок, мы прошли на четвертый этаж. Ренье на цыпочках, и мы за ним прошли по коридору и остановились напротив номера 432.
     — Это здесь, — сказал Ренье.
     — Торрес, будешь делать сам. Я не смогу, — сказал Бесс.
     — Тссс, — Ренье приложил к губам палец.
     — Зачем это всё… — неопределенно прошептал Панч.
     — Посмотрим, — сказал я.
     — Сделаем так, — шепнул Бесс и привлек меня за локоть к себе, — подойдите, чтоб я не орал…
    Прозвучал выстрел, и Панч с окровавленным лицом поплыл по стене, ещё два — и Ренье рухнул на пол, захлебываясь кровью. Из дырок в двери на стену спроецировались три луча. Я рванулся к Панчу, но Бесс прижал меня рукой к стене:
     — Их больше нет. Не подходи к двери. Жди здесь, а я пойду через крышу. По моему сигналу выбивай дверь и входи внутрь.
    Бесс прошмыгнул на лестницу и скрылся из виду. Я смотрел на кровавые потеки на противоположной стене и никак не мог понять, что там внизу, с простреленной головой, лежит Панч. А я ведь так и не успел спросить его об идее спектакля, — подумал я, почему-то с отчаянием, — как же мы теперь узнаем?
    Было очень тихо, зловеще тихо. Из-за двери раздался треск, стекольный звон и серия выстрелов. Я услышал голос Бесса:
     — Торрес! Иди!
    Ударом ноги я высадил дверь и ступил внутрь, наблюдая странную картину: посреди комнаты, покачиваясь, как на палубе, Бесс держал за запястья Флика лицом к лицу. Белая рубашка Бесса с каждой секундой становилась все более красной. В стороне валялся пистолет. Бесс зажмурил глаза, разжал руки и повалился вперед. Если бы Флик не успел отойти, он бы расплющил его, как бабочку. В шкафу от его падения подпрыгнули чашки.
    Флик очень усталым взглядом посмотрел на Бесса, потом на меня, и наши взгляды встретились. Он был похож на зверя, затравленного до степени отсутствия сопротивления. Мне кажется, если бы ему достался этот лежащий в шаге от него пистолет, то он, не раздумывая ни секунды, пустил бы пулю себе в висок.
     — Флик, как же это всё произошло?
     — Я не знаю, — ответил он сбивчивым пьяным голосом. — Я не ожидал, что она откажет. Не понимаю, за что она тебя любит…
    Он сделал полшага назад и наступил на бутылку из-под виски, его корпус качнулся вперед, я выстрелил, он упал. Пуля попала в сердце. Я бросил ружье и побрел из номера, не помню, что было дальше. Говорят, я спустился в фойе и потерял сознание. Меня отвезли в больницу, потом домой, где я двое суток пролежал в горячке.
   
    Когда я очнулся, был уже вечер. Я открыл глаза и первое, что увидел перед собой — это лицо Хэллы. Она улыбнулась:
     — Ну, наконец-то очнулся. Как ты себя чувствуешь?
     — А Панч, Бесс, Флик… Это все приснилось или было на самом деле?
    Она игнорировала вопрос.
     — Вот что, — сказала она, — сейчас я принесу куриный бульон, как прописал доктор. И мы поужинаем.
     — Стой! Не надо! Я спущусь.
    Хотя она отговаривала меня, я настоял на своем, и мы ужинали (если, конечно, это можно назвать ужином) в гостиной. Я начал есть, тогда Хэлла решилась кое-что рассказать:
     — Сегодня были похороны. Их всех похоронили рядом на новом кладбище. Бедняжка Роуз, и дети…
    Я отложил ложку и долго смотрел в бульон.
     — Знаешь, когда я спросил у него, у Флика, как мы до всего этого допустили, он ответил, что не ожидал, что ты ему откажешь.
    Хэлла промолчала и, наверное, обиделась, хотя и не подавала виду.
     — Видимо, — резюмировал я, — ты создаешь впечатление безотказной женщины.
    Она вспыхнула, вскочила, отвесила мне пощечину, от которой я чуть не слетел со стула, и ушла наверх.
     — Зачем я это сказал? — спросил я самого себя, подумал, пожал плечами и полез в шкаф за бутылочкой виски.
   
    Через неделю я, как всегда, сидел в своем кабинете, облокотившись на бивни и раскуривая сигарету. Карнель играл весеннюю сонату Бетховена, на подоконнике кошка умывала лицо, со мной за столом сидел Спайк, мой новый помощник, отказавшийся ради этого места от должности шерифа, и, искусно управляясь четырьмя пальцами с самопишущим пером, заполнял блокнот. Как только кто-нибудь входил, он всегда, как по приказу, вставал с этим блокнотом у меня по правое плечо в готовности стенографировать мои поручения. (Вообще, эти его вставания мне не нравились, но отучить его от этой манеры, доставлявшей ему какое-то странное наслаждение, было невозможно).
     — Спайк, слушай, у тебя есть любовница?
     — Да ну, мистер Торрес, у меня жена, дети.
     — А между нами?
     — Ну, есть. Несколько.
     — Да, Спайк, я тебя понимаю. Жить с одной женщиной невыносимо скучно. Раньше, она знаешь, она цветы любила, книжки всякие читала, мы с ней все время разговаривали, вообще была добрая, старалась как-то угождать, да и вообще, чего скрывать, была посвежее. А сейчас она стала похожей на какую-то пролежанную подушку, которая, как кукла, знаешь, при нажатии говорит слова, одинаковые и все с претензией.
     — Это точно, мистер Торрес. То есть, в общем случае, это точно. Вы верно подметили.
     — Я не говорю, что не изменился я. Тоже и ворчливый стал, и сказать могу, а потом пожалеть, что сказал и всяко иное бывает. Но женщины могут быть счастливы успокоительным однообразием, мужчины — нет. У меня к тебе просьба, Спайк.
     — Да, мистер Торрес?
     — Найди мне девочку сегодня на вечер. Ты ведь будешь в баре или где-нибудь, хорошо?
     — Будет сделано, мистер Торрес.
    В дверь постучали.
     — Здравствуйте, мистер Торрес.
    В кабинет, скромно пожимая кулачки, вошел молодой человек, худощавый, с очень аккуратно причесанными на пробор светлыми волосами и с голубыми добрыми глазами. Мне показалось, что я его где-то уже видел.
     — Это Серрот, наш работник канцелярии, — пояснил Спайк, — вы, наверное, забыли.
     — Как? — переспросил я.
     — Серрот. Хотя букву «т» можно не произносить. Он из Франции. И ещё вы вчера назначили его по совместительству скульптором. И он пришел как раз по этому вопросу с претензией.
     — Это так? — спросил я у вошедшего.
    Он закивал головой и потупился.
     — Спайк, а почему ты все рассказываешь за него? У него что, языка нет?
     — Есть, мистер Торрес. Он просто новый сотрудник и ещё стесняется.
     — Вот что, Серрот, или как там тебя. Слушай сюда. Если я тебя на эту должность назначил, по совместительству или как-нибудь ещё, то ты на ней будешь работать, хочется тебе или не хочется. Тебе хочется?
    Он замотал головой.
     — Вот, не хочется, — продолжал я, а потом вдруг задумался, зачем, собственно, я спрашивал его, хочется ему или нет? — Так вот, то, что тебе не хочется, меня совершенно не интересует. Ты будешь работать, как я сказал. А если ещё раз отвлечешь меня по такой ерунде, то ты станешь моей движущейся мишенью. Я ясно объяснил? А теперь проваливай.
    Он ничего не ответил, а, так и не поднимая головы, побрел к выходу. У самого порога он вдруг обернулся ко мне и просто прожег меня ненавистным взглядом, его губы задрожали, сдерживая невысказанную обличительную речь, как стайку ос, а потом он опять скромно потупился и вышел. Я потянулся к ружью:
     — Спайк, как ты думаешь, отошел он от двери?
     — Не могу знать, мистер Торрес.
    Я выстрелил в дверь из двух стволов. Средняя доска вместе с щепками высыпалась наружу, оставив в двери прямоугольное продолговатое окошко.
     — Отошел все-таки, — констатировал Спайк.
     — Знаешь, Спайк. Я прекрасно понимаю, что он, говнюк, меня ненавидит, но если он скажет мне это в лицо, я вышибу ему мозги.

2008

 




комментарии | средняя оценка: -


новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS

27.03.2024
Назаров резко ответил Смольянинову после его русофобских песен в Америке
Смольянинов выступил возле российского посольства в Вашингтоне.
27.03.2024
Юрий Назаров: Пугачева, Галкин и Макаревич - нелюди и одного места лизы
Уехавшие артисты абсолютно проигнорировали теракт и трагедию, произошедшую в подмосковном «Крокус Сити Холле».
27.03.2024
Группа «Пикник» переопубликовала песню «За невинно убиенных»
Музыканты сопроводили композицию видеорядом со свечой.
26.03.2024
Итальянского певца Pupo не пустят на фестиваль Бельгии из-за концерта в РФ
На сцене Государственного Кремлевского дворца 15 марта состоялся концерт «Большой бенефис Pupo. В кругу друзей» с участием известных российских артистов.
26.03.2024
Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.