Альманах «Снежный ком»

www.snezhny.com



ЛИКАНТРОПИЯ | Сергей Волков | Мистика |

ЛИКАНТРОПИЯ - Сергей Волков

Теперь во мне есть соединение силы


и мягкой сердечности,


шёпот дикости и дух волка.


 


О. Фред Дональдсон


 


 


Итак, у Степного волка было две природы,


человеческая и волчья; такова была его судьба,


возможно, не столь уж особенная и редкая.



Герман Гессе


 


 


 


 1


 


 


Снег.


Его  восхитительная белизна отныне стала еще ближе. Мягкая, податливая плоть сугробов под  стремительными жилистыми лапами.


Тысячи запахов будоражат, манят, волнуют.


В  мощной грудной клетке клокочет восторженная ярость. Оттого, что знаешь: за  тобой несутся двенадцать серых соплеменников. А  ты молод, силён и бесстрашен. Ты — лидер.


Потенциальный вожак.


Крон не  в  счет. Он уже стар. Видимо, это последняя его  охота. Чувствует. Пытается выглядеть не  хуже остальных. Но глаза не  обманешь. Старику тяжело. В  каждом движении Крона сквозит усталость. Жаль. А  может и нет.


Главное — всей стае ясно, кто займёт его  место. Безоговорочно. Остается лишь упиваться властью.


Узкая морда довольно оскалилась. Предвкушение победы. Пьянящая легкость в  поджаром теле.


Оглянулся.


Фрейя.


Неприступная, гордая Фрейя. Такая близкая и безнадежно далекая одновременно.


Следует за  ним.


Сколько шрамов было получено в  борьбе за  обладание ею. Кое-кому пришлось оставить этот свет, и отправиться на  поиски лучшей доли. Не  стоит переходить дорогу волку, одержимому любовью. Да-да, и звери любят.


Легкие буруны снежной пыли взметнулись из-подкожаных подушечек. Он прибавил скорость. Черные ветви хлестнули по  бокам, но это лишь придало сил.


У  волка нет знаний. Инстинкт, чувственная природа — вот его  знания. В  этом плане он — исключение из  правил, единственный из  племени, способный мыслить.


У  волка отсутствует мораль. Все подчинено единственной цели — выжить. Всеми возможными способами. Это подкупает. Человек выше зверя? Хм…


Как насчет человекозверя? Мощный интеллект в  теле идеального убийцы. Адская смесь.


Зима — время собираться в  стаю. Волк-одиночка — не  такая уж большая редкость в  течение теплых месяцев. Однако с  наступлением холодов картина меняется. Волки вынуждены сплачиваться, ибо так легче выжить. Закон природы.


Он заметил в  стае легкое замешательство. В  чем дело? Ах, ну конечно. Лес заканчивается. На  открытом пространстве хищник не  чувствует себя защищенным. А  уж когда на  другом конце поля лежит село… Есть, чего опасаться. Точнее — кого. Прекрасный способ проверить стаю на  верность вожаку. Повернул ощерившуюся морду к  остальным, будто оценивая. Все-таки страх имеет свой запах. Ни  с  чем не  спутаешь. Что ж, волки, пора избавляться от этого паскудного свойства. За  мной!


Рванул по  крутому косогору вниз. Ветер обезумевшей птицей запутался в  шерсти. Его  протяжные завывания не  в  силах заглушить движение за  спиной.


Вперёд!


Смерть — союзник волка во  всем и всегда. Научитесь уважать смерть и дождетесь взаимного реверанса с  её  стороны.


Казалось, снег вскипает под  лапами. Белое пространство поля отныне покроется шрамами — следами волков.


Первыми близость врага почуяли деревенские псы. Надсадный лай разорвал полотно ночи. Он лишь весело клацнул зубами, на  мгновение представив, как мощнейшие резцы сомкнутся на  горле очередной шавки.


Не  сегодня.


Пока рано. Стае нужно освоить первый урок: бесстрашие. Перед  лицом любого соперника, как  бы грозен он ни  был. Потому что они — сила, серые властители леса. Это их  территория. Надо заставить понять, что с  новым вожаком волчье племя непобедимо. Два мира — людей и животных в  равной степени знакомы ему. И если есть меж ними противоречия, то слишком неявные. Во  всяком случае, он не  замечал.


Мельтешение справа. Перевел взгляд. Так и есть: Линд. Когда-то они были почти что братьями. Но появилась Фрейя.


И все изменилось.


Чем хорош мир волков — никому ничего не  надо объяснять. Достаточно лишь чуть пристальнее вонзиться в  янтарные зрачки, чтобы понять. Даже не  понять, почувствовать. Это у  людей интуиция проскальзывает изредка, подчас порождая сомнения. Здесь  же чувства являются реальным знанием. Потому у  волков отсутствуют ложь, лесть, лицемерие и прочая мишура. Твои враги и соперники — все как на  ладони. Игры в  открытую. Как долго ему не  хватало этого в  мире людей!


Вновь обернулся на  бегу. Да, страх просто так не  выветрить. Его  привкус еще силен на  желтоватых клыках стаи. Ладно, хватит с  них на  сегодня.


Резкий бросок влево. Домой, волки. Пора домой.


 


 


 

***


 


 


Говорят, зверь не  в  состоянии выдержать взгляд человека. Это правда. Даже преобразившись, он иногда проделывал такие фокусы с  волками. Первая стычка с  Линдом оказалась последней как раз поэтому. После обмена ударами и укусами, они замерли друг напротив друга, готовясь к  решающей атаке. Хватило мгновения. Он просто взглянул на  Линда. Не  сузившимися зрачками распаленного короткой яростной схваткой зверя, нет. По-человечески, насколько позволяла ситуация. Пристально, изучающе. В  этом взгляде не  осталось ничего от волка. И Линд почувствовал. Опустил морду и медленно заковылял прочь. Миг, правильно выбранный миг решает всё. В  мире людей подобный исход поединка, вероятно, сочли  бы идеальным. Наиболее цивилизованным.


К  черту цивилизацию! Ты дитя природы. Так позволь ей взыграть в  каждой клетке твоего нового тела. Долой контроль! Свобода — главное. Её  крылатая тень отныне твой верный спутник. Будь собой, волк!


Он любил рыскать в  одиночестве. Даже не  ради пропитания. Просто хотелось успеть пережить и испытать все. Нёсся стремглав, отмечая, как вздымаются каменные бугры на  лопатках, как неугомонные снежинки забиваются в  непривычно длинные ушные раковины, как осыпающаюся еловая хвоя застревает в  холке. В  этом ощущалась полнота жизни, неведомая доселе. Случайно увиденная белка или  же клекот токующих глухарей приводили волчью натуру в  стадию возбуждения. Сказывался многовековой рефлекс охотника. Вот так, пересекая в  одиночку лесные дали, помечая территорию, открывал в  себе новое.


Возвращаться после многокилометровых пробежек было приятно. Нора под  корнями старого ясеня встречала тихим радушием. Даже сухая твердость земли под  косматым брюхом казалась ласковой. Его  прекрасное убежище, родной приют уставшей мысли…


Вытянутая морда опустилась поверх скрещенных лап. Глаза непроизвольно закрылись.


Определенно, новая жизнь была ярче и богаче впечатлениями. Он успел свыкнуться с  отсутствием речевых навыков. Справедливости ради, многословием никогда не  страдал, однако  же порою возникало дикое, непреодолимое желание поразмышлять вслух. С  этим приходилось бороться. Если становилось невмоготу, выбирался наружу и мчался, не  разбирая тропы. В  движении легче переносить внутреннюю боль. Иногда он не  удовлетворялся бегом. Слишком силён был вихрь эмоций. Тогда в  порыве внезапной ярости бросался на  стволы деревьев, сдирая острыми когтями рассыпчатую крону. Сам Творец не  сумел  бы определить, кто  же он все-таки — человек или волк.


Поток размышлений был прерван самым банальным образом.


Фрейя.


Её  появление в  норе выглядело вполне естественным. Похоже, девочка сделала выбор. Он осклабился. Чересчур предсказуемо. Возможно, лишь для него, наделенного какой-никакой, но логикой. И в  подземном сумраке волчьи глаза видели достаточно, чтобы человеческий ум успел сделать соответствующие выводы. Однако здесь его  территория, и правила игры также во  власти одного.


Фрейя легла рядом. Вот это уже было несколько странно. В  подобных ситуациях волки ведут себя иначе. Насторожился. Первый тревожный звонок? Да вроде  бы оснований беспокоиться нет. Впрочем…


Коль речь зашла об инаковости поведения, именно над  его  убежищем следует вывесить плакат: “Не  ищите в  волке волка!”. Какой идиотизм! Он лишь сейчас понял, что не  сумеет насладиться сполна обретенными возможностями. И причина вполне прозаична, вполне в  духе homo sapiens: ответственность. Элементарная ответственность за  содеянное и несодеянное тоже. Какие  бы чувства не  испытывал к  Фрейе, всегда надлежит помнить об одном: ты не  волк. Уже не  человек, но еще не  волк. Тогда кто же?


Вервольф, волкодлак, вилктак — как угодно. И не  стоит питать иллюзий. Похоже, Фрейя ощущает барьер меж ними. Ощущает его  непринадлежность к  волчьему племени. Первый раз за  все это время он пожалел о своем перевоплощении.


Надо доказать.


Ей, себе, всем.


Доказать, что он — волк. Полноценный хищник. Вожак стаи.


Смутное подозрение шевельнулось внутри. Что-то темное, беспокойное. И тут он заметил. Фрейя не  сводит с  него глаз. Как-то странно, не  по-волчьи. Он воззрился в  ответ. В  следующее мгновение готов был поклясться, что перед  ним не  совсем волчица.


Совсем не  волчица.


Зябкая волна пронизала подшерсток. Сотни невидимых игл разом впились в  его  звериную душу.


Фрейя не  …?


Бред.


Наваждение.


Морок.


Остынь, безумец. Уйми свои расшалившиеся человеческие нервы, свою глупую фантазию. Такого попросту не  бывает. Понял?


Не  бывает.


Только почему  же тогда впервые за  все время пребывания в  шкуре животного возникает желание, в  котором стыдно признаться себе самому? Почему, вопреки всякой воле, вопреки здравому смыслу, обычному людскому смыслу, его  так нестерпимо тянет сделать нечто, непозволительное ранее? Почему же, в  конце концов, он стремится поскорее отвести взгляд?


 


 


 

***


 


 


Волки любят играть. Собственно, жизнь для них — это одна большая игра, в  которой побеждает сильнейший. Потому им так нравится череда действий, требующих проявления ловкости, хитрости и силы. Волки обожают такие игрища, как то: кто-либо из  стаи зажимает в  пасти сухую ветку или палку и пускается наутек. Остальные бросаются в  погоню. По  прошествии времени беглец роняет ношу, её  подхватывает один из  преследователей, и роли меняются. Это может продолжаться довольно долго. Штука в  том, что убегающий волк никогда не  развивает большой скорости, а  его  сородичи не  испытывают рвения по  поводу поимки. Здесь есть своя, волчья логика: провоцирование агрессии чревато последствиями. Даже в  игре. Тем более, если она — неотъемлемая часть жизни.



 


То морозное утро не  стало исключением. Выбравшись из  норы, он обнаружил, что стая в  сборе, готова к  очередному состязанию. Кто-то все  же отсутствовал. Крон. Ладно, старику простительно. Окинул взором присутствующих. Азарт, черт возьми! Хвосты опущены, кончики задраны вверх — признак дружелюбного настроя. Но нетерпимость прямо-таки витает в  пропитанном холодом воздухе. Хорошо.


Кто поведет?


Ага, Фьорн.


Игра началась.


Все  же что-то есть в  этом. Что-то по-своему чарующее. Хрустящая корка наста под  твердью лап, клубы пара, вырывающиеся из  распахнутой пасти, биение дикого сердца, и своеобразное чувство локтя. Ты в  стае. Вместе мы — сила.


И тут на  него нашло.


Решение созрело внезапно. Смелое до  жути. Почти безумное. Но ведь волку как раз и не  положено блистать умом, не  правда ли?


Это будет поступком. Шагом — вполне возможно, последним, — в  котором сольются воедино ярость зверя и безысходность человека. Вероятно, нечто подобное лежит в  основе мужества. Но время анализировать давно миновало. Итак, еще один урок для стаи.


Главный урок.


Осталось дождаться темноты. Ночью все волки серы. Даже белые волки.


Зверю незнакомо чувство сомнения. Ему  же напротив. Стало быть, эксперимент не  удался. Или удался частично. Однако в  его  случае это не  в  счет. А  значит… Надлежит ставить точку.


Или крест.


Хороший, жирный крест. Чтоб запомнился.


Уйти красиво.


Волчья пасть озарилась улыбкой.


Человеческой.


Слишком человеческой.


 


 


По-хорошему, ему следовало ощущать внутри некую обреченность. То есть, ничего хорошего в  том, конечно же, нет. По  крайней мере, выглядело  бы естественно в  создавшейся ситуации.


Ничуть не  бывало.


Предвкушение смертельной охоты — вот, что владело им в  сгустившихся сумерках, когда стая легкой рысью сопровождала вожака. Внимание, предельная концентрация на  деталях. Будто стремился вобрать в  себя каждую свежую отметину от когтей на  древесных стволах, каждую выемку в  сугробе, каждое обезличенное мертвенно-синим небом облако.


Будет ли это местью?


Нет. Просто охота. По  новым правилам.


Это его  игра.


Учитесь, волки, покуда жив.


Луна — извечная спутница серой братии, путалась в  чернеющих ребрах ветвей. Это кстати, очень кстати.


 


В  безмолвной тьме седой зимы,


В  кромешной безнадеге этой


Мне вдруг явился лучик света,


Мираж средь вечной кутерьмы.


 


Гулкое ухание совы показалось на  редкость пронзительным. Зловещий символ, предрекавший исход охоты. Клыки сердито щелкнули. Суеверный волк — это слишком.


Настала пора знакомства, волки. Сегодня вы сможете почувствовать человека в  непосредственной близости. Вероятно, это окажется не  слишком приятным делом, но такова его  воля.


Воля вожака стаи.


Очень хотелось обернуться на  бегу, лишний раз убедиться, что не  один. Но он знал: стоит сделать это, и наткнешься на  так поразивший его  ранее взгляд Фрейи. Быть может, именно её  новая, незаметная прежде ипостась явилась причиной безумной гонки на  верную гибель? В  любом случае, отступать не  в  его  правилах. Пусть будет, как будет.


Вот и поле.


Следы, следы, следы.


Бесконечные ряды червоточин на  белоснежном покрывале.


А  все  же трусят серые братья. Ох, трусят! А  ты? Не  боишься?


Прислушался к  собственному нутру.


Нет. Пусто, глухо, темно. Лишь едва-едва брезжит во  тьме огонёк веселой злости. Предстоит игра — самая короткая и увлекательная за  всю историю волков. Игра, в  которой не  придется сдерживать порывы, оставаться в  ограниченных рамках правил. Нет больше правил! Законы устарели и будут попраны железной когтистой пятой.


Хотите свободы?


Дарю!


И не  стоит благодарности.


Вы заслужили право на  свободу жеста, волки.


А  люди…


Они тоже кое-что заслужили.


И они это получат.


Сполна.


 


 


Снова псы. Снова отчаянный лай.


Пардон, господа, но мы вынуждены прервать ваш концерт.


Начинаем, друзья. Помните: главное — внезапность. Ключевое слово в  сегодняшней игре.


В  бешеном темпе проскочил первые деревенские дворы, не  обращая никакого внимания на  заходящихся в  яростном вое собак. Хлопанье ставен позади. Кто-то имел неосторожность выглянуть за  ограду, о чем, судя по  всему, даже не  успел толком пожалеть. Веселитесь, ребята! Нынче есть повод. Праздник смерти. А  смерть, знаете ли, дама, веселая до  ужаса.


Он не  видел в  этот миг действий соплеменников: не  видел Линда, сцепившегося в  свирепой дуэли с  огромным пастушьим псом; не  видел, как близнецы Пер и Уле, ощерив стальные клыки, подступают все ближе к  вооруженному рогатиной сыну деревенского старосты; не  слышал первых ружейных выстрелов. В  висках тяжело стучало. На  какие-то доли секунды он выпал из  этой реальности, из  затеянной самим  же игры. Сейчас перед  взором застыла иная картина: слезящиеся, пронизанные болью и недоумением глаза брата, угодившего в  волчью яму. Все попытки помочь ему выбраться на  поверхность закончились ничем. Тогда он провел ночь возле хитроумной ловушки. Оставался рядом, пока не  явились люди. И дальнейшее наблюдал из  кустов. В  память навсегда врезалась жестокая ухмылка одного из  ловцов, литое дуло ружья с  коротким язычком пламени, предсмертные стоны со  дна ямы и удаляющиеся спины ненавистных пришельцев, уносящих добычу. Словно все это свершилось только вчера.


— Волк! Волк! — раздалось где-то слева.


 От неожиданности он резко остановился. Голос был странно, болезненно знакомым. Перемахнул через низкий плетень. Вгляделся в  перекошенное страхом лицо, стоящего на  крыльце. Эти водянистые, поблекшие от времени глаза он узнал  бы из  тысячи других. В  них не  осталось ничего от тех зорких, уверенных зрачков охотника. Да и трясущиеся ладони вряд ли способны поднять оружие, сделать выстрел и поставить точку в  чьей-то, далеко не  готовой к  завершению жизни. Кровь взбурлила черной пеной ненависти.


— Волк, — просипел парализованный ужасом субъект на  крыльце.


Волк, старый ты хрен!


Именно волк.


И сейчас тебе придется держать ответ перед  хищником, которого невозможно разжалобить. Приготовься, бывший убийца. Смерть на  четырех лапах настигла тебя. Смерть во  имя справедливости.


Зуб за  зуб.


Дурманящий запах крови заполонил пространство. Он спрыгнул со  ступеней, оставив перед  дверью труп заклятого врага. Восторга и упоения местью не  было. Что-то другое. Непонятная усталость, пригибающая к  земле. Он лизнул горку снега. На  кристально-белой поверхности осталась розовая полоска. Живое напоминание об удачной охоте. Пора назад.


Медленно двинулся, было, к  плетню. И остановился. С  той стороны на  него неотрывно глядела Фрейя. Она все видела. И понимала. Вдруг подумалось, что животные все  же более совершенны в  плане общения. По  крайней мере, им не  приходится оправдываться друг перед  другом, что-то объяснять. Волк всегда поймет волка. Достаточно взгляда.


Одним махом преодолел разделяющий их  барьер, встал рядом. Больше не  было скованности, чувства вины, не  было преграды. Во  Фрейе не  осталось прежней холодности. Её  глаза говорили о многом. И он сделал единственное, на  что способен волк в  такой ситуации: наклонил голову и коснулся лбом белого пятнышка шерсти посредине её  лба. Теперь все пойдет, как надо. Вожак, подруга, стая. Оказывается, некоторым историям свойственно благополучное разрешение. Домой.


Нехотя оторвавшись от Фрейи, обернулся.


И тут грянул выстрел.


 


 


 2


 


 


Маленькая больница на  окраине Кракова утопала в  яблонях. Сочная листва, мерно волнующаяся в  объятиях легкого ветра, неторопливые прогулки солнечных бликов на  поверхности луж, оставленных прошедшим накануне дождем, и, главное, царящая здесь тишина, гармонично сочетающаяся с  трепетным шелестом над  головой, — все это не  вязалось с  характером заведения, словно в  насмешку построенного практически в  райском уголке.


Станислав вздохнул и направился к  главному входу. Позвонил. Прошло секунд десять, прежде чем тяжелая дверь распахнулась, явив взору угрюмого санитара в  замызганном халате. Колючий взгляд из-поднасупленных белесых бровей.


— Здравствуйте. Моя фамилия Потоцкий. Пан Гайда назначил мне на  двенадцать.


— Пойдемте.


По  широкой лестнице поднялись на  третий этаж. Вход на  каждом тщательно охранялся металлической дверью с  кодовым замком. На  лестничной площадке санитар обернулся к  Станиславу.


— Подождите здесь. Доктор Гайда выйдет к  вам. Просто обстановка у  нас…


 Он не  закончил, махнул рукой.


— Я  понимаю, — сказал Станислав.


 Широкая спина санитара исчезла за  дверью.


Здесь даже окон нет, подумал он. Тусклые электрические лампочки без  абажуров. Мутный желтый свет, запачканные белилами перила, болезненный цвет стен. Безысходность во  всем. Бедный Войцек! Каково ему тут?


Появился главврач. Полноватый человек средних лет, с  залысинами. Выражение лица приветливое, но в  глазах усталость. Работа, понятное дело, — не  позавидуешь. Нервы, должно быть, стальные. Протянул руку.


— Пан Потоцкий? Здравствуйте. Извините, что приходится говорить на  лестнице. А  впрочем… Давайте спустимся в  сад. Так будет лучше.


 Станислав согласно кивнул.


— К  сожалению, порадовать вас не  могу. О процессе выздоровления речь покуда не  идет. Более того, ваш брат с  каждым днем становится все агрессивнее. А  давешний иницидент, похоже, и вовсе свел к  минимуму все попытки вернуть ему человеческий облик.


— О чем вы говорите, доктор?


 Гайда бросил короткий, выразительный взгляд в  его  сторону.


— Закурить не  хотите?


— Не  курю.


— Тогда я, с  вашего позволения…


Ожидая разъяснений, Станислав пребывал в  некоем подобии оцепенения. Его  предупреждали, что “пациент весьма и весьма плохо поддается адаптации”, что “процесс, по  всей видимости, затянется”. Однако надежда никогда не  покидала его. Теперь, похоже, доктор Гайда собирается заявить о тщете усилий медперсонала больницы в  отношении Войцека.


— Вчера ночью, пан Потоцкий, ваш брат едва не  лишил жизни соседа по  палате.


— Как?!


— Попытался загрызть. На  крики несчастного сбежалась половина отделения. Санитаров наших вы видели? Ну вот четверке таких молодцов с  трудом удалось спеленать его. Да и то лишь после хорошей дозы успокоительного. В  общем, я  был вынужден, во  избежание подобных случаев в  дальнейшем, распорядиться о переводе Войцека в  изолированную палату. Извините, я  понимаю, что вы чувствуете, но так обстоит дело.


— Значит, надеяться на  улучшение…


— Ну, я  бы не  стал отчаиваться. Медицина, знаете ли, не  стоит на  месте. Буквально каждую неделю появляются сообщения о новых разработках, препаратах, методиках, в  том числе и в  области психиатрии. Более того, я  связался с  английскими коллегами из  одного научного центра. Есть у  них пара специалистов, занимаются подобного рода случаями. Хотя, вынужден признать, здесь потребуется помощь не  только психиатров, но и зоологов. В  поведении вашего брата осталось слишком мало черт, присущих человеку. Он практически полностью уподобился хищнику.


Станислав зажмурился. Слышать такое было невыносимо.


— Повидать его  можно?


— Исключено. Согласно правилам, свидания разрешаются в  ограниченных случаях. А  здесь особая ситуация даже по  нашим меркам.


Подумать только. Тихоня Войцек, скромный антрополог, для которого величайшим счастьем было сидеть в  библиотеке Академии наук, изучать очередной труд, описывающий ритуалы каких-нибудь якутских шаманов, в  одночасье меняется прямо на  глазах, становясь диким и свирепым зверем. Боже мой!


— Знаете, — после недолгой паузы молвил пан Гайда, — принимая во  внимание сферу интересов вашего брата до  его… хм, … до  его  трансформации, я  бы высказал гипотезу, что здесь имеет место быть нечто вроде метемпсихоза с  неудачным исходом.


— Что-что?


— Метемпсихоз. Переселение душ. Мне доводилось знакомиться с  материалами об особенностях культов и обрядов народностей Севера. Одним из  аспектов ритуальной практики у…, скажем, у  посвященных, как  бы фантастически это не  звучало, является своеобразная замена сознания homo sapiens животным по  собственному выбору. Насколько я  понял, речь идет о переселении психоматрицы человека в  оболочку зверя на  определенный срок. Каким образом это делается, сказать не  берусь. Но, вероятно, не  без  помощи психотропных средств. Понимаете, о чем я? Вполне возможно, Войцек не  удовлетворился теорией и пошел еще дальше. Но в  одиночку проводить эксперименты на  себе не  просто опасно, а  губительно для человеческой психики. Повторяю, это всего лишь моя собственная гипотеза. Подтвердить или опровергнуть её  я  не  в  силах.


Доктор посмотрел на  часы.


— Мне пора. Дневной обход. Не  отчаивайтесь, пан Потоцкий. Мы примем все меры, привлечем высококлассных специалистов. Сделаем все, что в  наших силах.


— Спасибо, пан Гайда. До  свидания.


— Всего хорошего.


Владислав еще долго смотрел в  конец аллеи, по  которой ушел доктор. Стоял и думал: как странно. В  этом мрачном пятиэтажном доме находятся люди вне времени. У  них отняли прошлое, не  даровав при этом надежды на  будущее. Они забыли собственные имена, забыли родных и друзей. Лишенные прав и желаний, обреченные на  заточение в  стенах лечебницы, они, тем не  менее, умудряются проникать в  иные миры, видеть невидимое другими, ощущать нечто, неподвластное обычному человеку. Вероятно, некоторые из  них даже счастливы по-своему. Но мы воспринимаем их  иначе. И они, чувствуя несправедливость по  отношению к  себе со  стороны мира, мстят за  это. Теперь и Войцек один из  них. Брат…


 


 


 

***


 


 


Когда сил не  осталось, он, шумно дыша, рухнул на  спину.


Этот белый потолок, белые стены…


А  ему так хотелось увидеть небо. И пусть оно взорвется дождями и молниями, пусть обрушит леденящий ветер.


Пусть.


Зато это будет небо. А  если ты видишь небо, значит свобода совсем рядом.


Он закрыл глаза, всматриваясь в  тьму. И вот уже проступают контуры такого знакомого, удивительно тихого леса. И вновь можно почувствовать несравнимый ни  с  чем вкус снега, смолистый аромат сосен. Вновь можно бежать по  пушистым искрящимся сугробам, упиваться скоростью, ловить раскрытой пастью воздух. И никаких стен. Единственные стены здесь — стволы деревьев.


Его  охватило блаженство. Все-таки вернулся. Вернулся домой. Больше не  будет криков, боли и страха, больше не  будет ужасных людей с  масками на  лицах и стальными иглами в  руках. Жизнь начинается там, где кончаются люди. Этот урок он тоже усвоил.


Чувствовал, как исколотое, израненное тело наполняется силой, как лапы чутко реагируют на  каждое желание. Он снова был волком, прекрасным в  своей дикости. И это вселяло восторг и уверенность. Значит, все хорошо.


Он не  заметил, как покинул лесные дебри, как очутился на  краю пропасти. Дальше не  было ничего. Только небо. Небо заполняло пространство, насколько хватало глаз. Небо везде. Он чуть не  задохнулся от избытка счастья. Небо, и мириады крошечных светлячков, кружащихся в  нем. Да ведь это звезды! Одинокий волк на  крутом утесе, окруженный танцующими звездами вечернего неба. Не  сдержался. Запрокинул вверх узкую морду и взвыл. Победный клич, песня освобождения.


Гимн одинокого волка.


Хоровод звезд постепенно замедлился, сложился в  сверкающее облако. Он замолчал, внимательно наблюдая. И вдруг из  глубины этого сияния явилось что-то знакомое. Яркие угли зрачков, сверкающая улыбка и крохотное белое пятнышко, венчающее маленький лоб.


Фрейя.


Я  нашел тебя, Фрейя.


Глазки-звездочки на  мгновенье сомкнулись.


Он наклонил голову и шагнул навстречу ей.


Небо заключило волка в  объятия.


И сквозь пелену застилающего разум сладостного дурмана, он успел подумать: с  возвращением, волк.