Альманах «Снежный ком»

www.snezhny.com



Счастливый день | Павел Мисюра | Рассказы |

Счастливый день - Павел Мисюра

Милость и истина да не оставляют тебя:
обвяжи ими шею твою, напиши их на
скрижали сердца твоего, и обретешь милость
и благоволение в очах Бога и людей.

Книга Притчей Соломоновых (гл. 3 стих 3,4)


Пронзительно и нагло зазвонил будильник. 6:30 утра.
Сергей Петрович Борисов нехотя поднял голову с подушки и, протянув руку к будильнику, выключил его.
«Как не хочется вставать», — откинувшись назад, он уставился в потолок.
«Какие на сегодня планы? — вяло подумал он. — А какие собственно планы, все то же самое, изо дня в день». Голова была тяжелой, в теле чувствовалась усталость и разбитость.
 — Да, 47 лет уже далеко не молодость.
Однако надо было вставать. Борисов сел на кровати и посмотрел на спящую жену. Наташа спала, запрокинув голову на подушке и выпростав руки над одеялом. Влажный от пота локон волос прилип к щеке. Лицо было одутловатым, слегка располневшим. На лбу и около глаз явно проступали морщинки. Она была всего на год младше мужа.
Борисов прислушался к своим ощущениям: «Тишина!» Вид жены не притягивал и не отталкивал его. Он вспомнил о своей молодой подружке. Оле было 32 года. Он познакомился с ней два года назад, когда возвращался домой с работы. Шел сильный дождь. Проезжая мимо остановки, он увидел стоящую там молодую женщину. Ее зонт был поломан от ветра, и она уже явно промокла. Борисов предложил ее подвезти. Она согласилась. В машине они разговорились. Оля была веселой и раскрепощенной девушкой. С ней было очень легко и приятно общаться. Они явно понравились друг другу. Борисов производил впечатление успешного и респектабельного мужчины и, не смотря на разницу в возрасте, выглядел превосходно. Он следил за собой. Рассказывая друг другу разные истории, они шутили и смеялись. У Борисова давно не было такого легкого и приятного общения. Он подвез ее до дома и, попрощавшись, они обменялись телефонами. Через два дня он позвонил Оле и предложил ей сходить в ресторан. Она согласилась. Борисов заказал столик в уютном пригородном ресторане с японской кухней. Он был в приподнятом настроении и чувствовал себя рядом с Олей на несколько лет моложе. Ему было с ней легко и просто. Они очень приятно провели тогда этот вечер. Стали встречаться. И закрутилось! Приходилось постоянно придумывать различные причины для оправданий его поздних приходов домой, отсутствия в выходные дни.
Оля была замужем. Ее муж Виталий работал мотористом на большом торговом судне, приписанном к Балтийскому пароходству, и подолгу был в море. Детей у них не было. Поначалу Оля была верной женой, но потом сорвалась от одиночества. Борисов был не первым ее любовником. Она любила развлечения, рестораны, подарки и умело тянула из него деньги. Любила ли она его? Вряд ли. Им было просто хорошо друг с другом. Догадывалась ли жена? Может быть. По крайней мере, она не выказывала своих подозрений.
«А может и у нее кто-нибудь есть? — подумал Борисов. — А почему нет?» Наташа была еще достаточно привлекательной. Он не раз замечал направленные на нее недвусмысленные мужские взгляды. Когда-то это ему льстило. Мысль о возможной измене жены почему-то совсем не удручала его и не вызывала ревности.
«Неужели мы уже стали такими чужими и безразличными друг другу людьми? — думал он. — Когда это произошло? Кто в этом виноват? Наверное, оба».
Борисов встал и пошел в ванную. Приняв душ, он почувствовал прилив сил, сонное состояние прошло. Пройдя на кухню, он приготовил себе кофе и бутерброд. Сидя за столом в зале, он посмотрел на висевшую на стене фотографию в рамке. Это был их совместный с Наташей снимок в первый после свадьбы год. Такие молодые и счастливые. Они действительно любили друг друга.
Борисов вспомнил, как они познакомились. Это было в январе, после Нового года. Он студент четвертого курса политехнического института, она студентка медучилища. Была студенческая вечеринка у его друзей. Кроме его однокурсников, было еще несколько незнакомых ему парней и девчонок. Было очень весело. Он сразу обратил на нее внимание. Несколько раз приглашал на танец и подсел рядом к ней за столик. Они болтали обо всем, и им было хорошо. Наташа была стройной хрупкой девушкой с длинными каштановыми волосами и притягательными серыми глазами. Ее длинные бархатные ресницы завораживали его взгляд. В конце вечеринки он предложил проводить ее. Она охотно согласилась. Они долго гуляли по вечернему Ленинграду в парке, по набережной вдоль Невы. Была не очень холодная и безветренная зимняя ночь, шел пушистый снег. Он рассказывал ей какие-то смешные истории из своей жизни. Она весело смеялась. Ее серебристый смех вперемешку с искрящимися при свете фонарей снежинками вызывал у него неописуемое ощущение восторга и счастья. Им не хотелось домой. Они бродили по сонному городу до тех пор, пока не почувствовали, что замерзли. Тогда они забежали в подъезд ближайшего дома и, поднявшись на последний этаж, устроились около батареи. Они молчали глядя друг на друга. От нее пахло каким-то приятным запахом духов и морозной свежестью. На лице, как слезинки, блестели оттаявшие снежинки. Он обнял ее и поцеловал. Она не сопротивлялась и ответила ему встречным поцелуем. Он почувствовал такой прилив нежности, и как хмельно закружилась у него голова.
Они стали встречаться: ходили в кино, на дискотеки, на дружеские вечеринки и друг к другу домой. Его и ее родители хорошо их приняли и не мешали встречам. Им было хорошо друг с другом. Через год после знакомства они решили пожениться. Борисов уже оканчивал институт и получил распределение на машиностроительный завод в Свердловске. Наташа тоже оканчивала училище и, получив как жена, открепление от распределения, поехала с Борисовым. Им дали комнату в семейном общежитии.
Скромные жилищные условия не смущали их и не доставляли неудобств. Они были молоды, счастливы и полны надежд. Через год у них родилась девочка. Они, почти не сговариваясь, назвали дочку Анной.
Борисов, начав с мастера в механосборочном цехе завода, быстро продвигался по служебной лестнице и уже через три года был переведен начальником отдела главного механика. Наташа работала медсестрой в городской больнице. По выходным они обычно не сидели дома, а выбирались куда-нибудь с друзьями или ходили в кино.
Когда Ане было два года, она сильно заболела. Вызвали скорую. Аню отвезли в больницу. Там установили двустороннее воспаление легких в тяжелой форме. Борисов вспомнил, как они с Наташей вместе тряслись от страха за дочь в приемном покое больницы и, сидя рядом в коридоре, сжимали друг другу запотевшие руки. Наташа плакала. Как потом он ездил по всему городу в поисках необходимого Ане какого-то редкого лекарства, которого не было в больнице. Слава Богу, все обошлось. Аня пролежала больше месяца в больнице и ее выписали домой вполне здоровой.
Когда произошел развал Союза, а следом за ним и постепенное разорение завода, на котором работал Борисов, они решили вернуться в свой родной город, к этому времени вернувший свое изначальное название Санкт-Петербург.
Борисов нашел себе работу в недавно организованной производственно-коммерческой фирме в качестве менеджера. Фирма закупала за границей компьютеры и комплектующее к ним оборудование, а также различную офисную технику. Борисов занимался подготовкой и исполнением договоров на поставку этого оборудования различным предприятиям и контролировал их сервисное обслуживание. Работа была интересной, связанной с командировками по всей стране, а иногда и за границу.
Наташа, поначалу поработав около года в местной городской больнице и не имея от этого большого морального и материального удовлетворения, тоже решила поменять профессию. Окончив курсы консультанта-диетолога, она нашла себе работу в престижном фитнес клубе при большом спортивно-оздоровительном комплексе города. Консультируя своих клиентов и составляя им индивидуальные диеты, Наташа не особенно заботилась о своей собственной диете, ныряя частенько в холодильник и любя плотно покушать чего-нибудь на ночь глядя. К этому времени она хоть и не была еще полной женщиной, но уже безвозвратно утратила свою былую стройность.
На девятый год супружества судьба подарила им сына. Назвали его Кириллом. Старшая дочь Аня уже перешла во второй класс школы. Училась хорошо.
В отношениях Сергея и Наташи давно уже не было той юношеской свежести, которая была в начале их совместной жизни. Съедаемые бытом, мелкими ссорами, и погружением каждого в свою собственную жизнь, их отношения становились все более отчужденными. Живя под одной крышей, они постепенно удалялись друг от друга.
Постепенно исчезали их общие интересы. Иногда они еще ходили вместе на дружеские вечеринки или принимали гостей у себя дома, но это отнюдь не освежало их отношений. Нельзя сказать, что их отношения стали тягостными друг для друга, однако они потускнели и не вызывали уже того прежнего трепета и взаимного влечения.
Борисов посмотрел на часы. Пора уже было выходить из дома. Взяв свою сумку, он спустился во двор, где стояла его «Audi». Бросив сумку на соседнее сиденье и включив зажигание, он выехал на трассу.
Город уже полностью проснулся и дороги были переполнены автомобилями. Проехав несколько кварталов, он уперся в большую пробку, которой не было видно конца. Видимо впереди была какая-то авария, машины почти не двигались. Проехав пару кварталов и посмотрев на часы, Борисов понял, что уже сильно опаздывает на работу. Он свернул на ближайшем перекрестке, зная, что там есть платная парковка и неподалеку станция метро. Поставив машину на стоянке, он решил поехать на метро, благо до работы было всего несколько остановок и здание его фирмы было недалеко от одной из станций.
Зайдя в метро, он почувствовал знакомый с детства спертый, с запахом алебастры, воздух подземки. Как давно он здесь не был. Борисов даже не знал, сколько сейчас стоит билет на проезд. Ему вспомнились школьные и студенческие годы, когда они с друзьями веселой гурьбой вваливались в проходящие электрички. Шумно разговаривали и обращали на себя укоризненные взгляды пассажиров. Как они с Наташей, возвращаясь последней электричкой, целовались в пустом вагоне. Куда все это ушло? Может эта радость юности унеслась навсегда в том полуночном вагоне.
Вокруг него был совершенно другой мир, от которого он отвык, глядя на него из окна своего «Audi». Студенты, рабочий люд, старухи с хозяйственными сумками спешили каждый по своим делам.
На работу Борисов опоздал на полчаса, на что никто особенно не обратил внимания. Сергей был одним из топ менеджеров компании и у него был свободный график. Требовались результаты работы, чтобы все проходило без сбоев, вовремя составлялись отчеты и выполнялись поручения директора.
Пройдя в свой кабинет и включив компьютер, он увидел у себя сообщение директора по внутренней электронной почте, что ему необходимо до 15-го числа месяца составить квартальный отчет о реализации офисной техники и ее сервисном обслуживании.
По этому отчету у Борисова были некоторые вопросы, и ему нужно было проконсультироваться с начальником. Зайдя в приемную, он увидел там Веронику — секретаршу директора. Это была стройная пышногрудая блондинка с безупречным макияжем на лице и дорогой прической.
— Привет, Ника. Ты прекрасно сегодня выглядишь! — приветствовал Борисов.
Его взгляд невольно скользнул от ее чувственных губ к глубокому вырезу декольте на ее новом синем платье. Гардероб Вероники обновлялся с невиданной скоростью и, конечно, никак не мог соответствовать ее официальной зарплате.
— Спасибо, стараюсь, — улыбнулась Вероника в ответ не столько на комплемент, сколько на его взгляд. Такие вожделенные мужские взгляды льстили ей более всяких комплементов.
Борисов улыбнулся, представив какого рода старания приходится прилагать «бедной» Веронике для того, чтобы так сногсшибательно выглядеть. Все ее природные данные соответствовали ее «нелегкой» профессии.
— Шеф у себя? — спросил Сергей. Он все еще не мог оторвать взгляда от ее декольте.
— У себя, — улыбнулась Вероника.
— Один или есть кто?
— Один.
— Я зайду? Надо поговорить.
— Хорошо, — Вероника перевела взгляд на экран компьютера, на котором маячила интернет-страница какого-то модного журнала.
Борисов прошел в кабинет директора. За столом сидел шеф — далеко не молодой человек крупного телосложения с тяжелым подбородком.
— Здравствуйте, Семен Маркович.
— А, Сергей, привет. Проходи. Как дела?
И не дожидаясь ответа Борисова, перешел к делу:
— Ты видел мое сообщение?
— Да, я как раз по поводу него хотел с вами проконсультироваться.
— Ну, давай, что там у тебя?
Они поговорили минут пятнадцать об отчете Сергея.
Вернувшись в свой кабинет и сев за стол, Борисов приступил к составлению отчета, но никак не мог на нем сосредоточиться. Захотелось курить. Он открыл ящик стола, где у него лежали сигареты, но увидел пустую пачку.
«Черт! — подумал Сергей. — Как всегда в неподходящий момент!»
Он решил сбегать за сигаретами в ближайший киоск.
Выйдя на улицу и подойдя к киоску, Борисов увидел, что он закрыт.
«Придется прогуляться пару кварталов до следующего киоска», — подумал он.
Был теплый день начала июня. Воздух был свеж и прозрачен.
Борисов шел, разглядывая прохожих и витрины магазинов.
Подойдя к киоску, он увидел возле него нищего. Тот сидел на маленьком складном стульчике, поставив впереди себя коробку от обуви. Это был пожилой мужчина лет семидесяти. На нем была старая, потертая во многих местах замшевая куртка, под которой виднелось застиранная, но не грязная светлая сорочка, потрепанные брюки, стоптанные ботинки и выцветшая брезентовая кепка. Старик сидел, опустив голову, и как будто дремал.
Борисов не очень любил давать милостыню, хотя всякий раз, встретив нищего, ему было неудобно отказывать в подаянии, и всегда оставался неприятный осадок, как будто его обманывали, и он не имел силы этому сопротивляться.
Он достал из кармана пиджака портмоне, вытащил из него купюру в сто рублей и протянул ее старику.
— Возьмите, — сказал Сергей.
Старик поднял голову и посмотрел на Борисова. Во взгляде нищего не было привычных Сергею жадности и наигранного страдания. На Борисова из-под очков в облезлой оправе и с перемотанной изолентой дужкой смотрели смущенные, немного испуганные глаза, полные печали и душевной тоски. Очевидно, старику было явно стыдно за себя и свое занятие. Его лицо производило впечатление интеллигентного человека. Он совсем не был похож на тех бомжей, которые встречались раньше Сергею.
— Спасибо, молодой человек! — произнес нищий, взяв у Борисова купюру и сунув ее в карман куртки.
Они продолжали безмолвно смотреть друг на друга.
Вдруг Борисов, неожиданно для себя, услышал свой собственный приглушенный голос:
— Простите! Вы хотите чего-нибудь поесть. Здесь рядом есть кафе, и я хотел бы вас угостить.
Старик улыбнулся:
— Вы предлагаете мне пообедать с Вами? Спасибо большое. Я бы не против, но извините, мой вид… Это неудобно! И рядом с Вами…
— Ничего страшного, пойдемте! — вдруг решительно ответил Борисов, забыв, что его ждет работа.
— Вы так считаете? А как же… — старик осмотрелся вокруг. — Ну, хорошо.
Он поднялся со стула, с трудом разгибая спину. Вытащив из обувной коробки мелкие монеты, он сунул их себе в карман, сложил свой раскладной стульчик и растерянно оглянулся вокруг, не зная куда ему деть пустую коробку.
— Оставьте вы ее вон там, возле мусорки, — сказал Борисов, указав на стоявшую неподалеку урну.
Старик аккуратно положил коробку возле мусорной урны и смущенно улыбнувшись, ответил:
— Я готов.
— Пойдемте, здесь недалеко, — показал рукой Сергей.
Они направились к расположенному неподалеку, минутах в пяти ходьбы, кафе. Старик шел медленно, сутулясь, слегка прихрамывая и изредка шаркая ногами. Борисову, привыкшему ходить быстро, приходилось себя притормаживать. Шли молча.
Подойдя к двери кафе, старик, растерявшись, остановился, не зная, куда ему деть свой складной стульчик.
— Возьмите с собой, — сказал Борисов. — Ничего страшного.
Старик, посмотрев на него, согласно кивнул головой.
Сергей открыл дверь и пропустил своего спутника вперед.
Зайдя в зал, старик остановился, подслеповато озираясь вокруг.
Борисов подошел к официантке и спросил, где им можно сесть. Официантка, с удивленным и несколько брезгливым взглядом посмотрев на его спутника, указала на столик в дальнем углу возле окна. Борисов прошел к столу. Следом за ним, настороженно озираясь по сторонам и прижимая к себе руками раскладной стульчик, следовал старик.
Сели за стол. Борисов попросил меню. Официантка принесла одно меню и дала его Сергею, неодобрительно покосившись на его спутника.
— Хотите что-нибудь выбрать? — Борисов протянул старику меню.
— Нет, простите, Вы сами. Мне все равно, — отмахнулся тот.
Прочитав меню, Борисов подозвал официантку:
— Нам, пожалуйста, один борщ, два бифштекса с гарниром, два салата и по бокалу апельсинового сока.
— Что-нибудь из спиртного? — официантка посмотрела на спутника Борисова.
Старик отрицательно и как будто испуганно замотал головой:
— Нет! Нет! Я не пью. Спасибо!
Официантка, презрительно хмыкнув, удалилась.
В кафе было уютно, тихо играла спокойная музыка.
Старик настороженно оглядел зал, как будто ожидая того что его могут в любой момент отсюда выгнать.
— Простите, как Вас зовут? — спросил старика Борисов.
— Владимир, — ответил тот.
— А как по отчеству?
Старик на какое-то мгновение замешкался, как бы вспоминая свое отчество.
— Николаевич, — наконец произнес он.
— А меня Сергей Петрович. Можно просто Сергей, — ответил Борисов.
Установилось неловкое молчание. Старик, потупив глаза, теребил рукав своей куртки.
— Владимир Николаевич, расскажите, пожалуйста, о себе, — попросил Борисов.
— О себе? — старик удивленно посмотрел на Сергея. — Зачем?
— Ну, если мы с вами уже познакомились, я хотел бы узнать о Вас больше.
— Как я докатился до жизни такой? — грустно спросил Владимир Николаевич.
— Нет, конечно! — смутился Борисов. — Просто мне хотелось…, ну как бы…, узнать вас поближе. А я расскажу Вам о себе.
— Вы серьезно? — взгляд старика потеплел:
Борисов кивнул головой.
— Ну, хорошо. Хотя в моей биографии нет ничего особо интересного.
Владимир Николаевич посмотрел в окно, как бы вспоминая свои прожитые годы. Лицо его стало грустным. Он начал свой рассказ и явно чувствовалось, что он давно был лишен нормального человеческого общения, и ему хотелось выговориться, поделиться с кем-нибудь своими переживаниями:
— Мне уже 69 лет. Сам я из Ленинграда. Пережили блокаду. Мне было всего шесть лет, когда она началась. Отец пошел на фронт и уже в октябре сорок первого мы получили похоронку. Погиб в боях под Москвой. Моя мама очень сильно переживала, слегла, обессилила. Через полгода она умерла от болезни и голода. Меня забрали к себе дедушка с бабушкой, родители отца. Они тоже очень сильно голодали, но старались, как могли в первую очередь накормить меня. Никогда не забуду их любовь и заботу о себе.
Мой дядя Федор, брат отца был военным, артиллеристом в чине капитана. Еще до войны его посадили по 58-й, во время чистки армии, по чьему-то ложному и совершенно нелепому доносу. Его жену через несколько месяцев тоже забрали и она, просидев полгода в «Крестах», была отправлена в лагерь без права переписки. Больше о ней мы ничего не слышали. Детей у них не было. Когда началась война, дядю освободили и, лишив офицерского звания, отправили солдатом в штрафной батальон. Кому-то ведь нужно было воевать. Он погиб в первый же месяц где-то под Киевом.
Перед окончанием войны умер дедушка, не дожив до победы три месяца. С бабушкой мы прожили еще одиннадцать лет. К тому времени я, уже окончив школу, начал работать и поступил на вечернее отделение педагогического института. Решил пойти по стопам отца. Он тоже был учителем в школе. Окончив институт, я был направлен по распределению учителем русского языка и литературы в одну из школ города Мурманска. Там я познакомился со своей будущей женой Валей. Она была на два года младше меня. Через год у нас родился сын Игорь. Прожив в Мурманске три года, я с семьей вернулся в Ленинград. Город отстраивался, появлялись новые районы. Дом на Васильевском, в котором я жил со своими родителями во время войны, очень сильно пострадал во время бомбежек и после войны был снесен, а на его месте построили мужское общежитие для Балтийского судостроительного завода. Старую бабушкину квартиру, в которой я жил до отъезда в Мурманск, забрали, и когда вернулся, нам дали комнату в коммуналке в Выборгском районе города. Жили скромно, но очень дружно. Соседи были хорошими людьми, тоже пережившими блокаду. Почти все праздники мы отмечали вместе. Устраивали всем домом субботники. Вымывали до блеска квартиру, подметали двор, выбрасывали весь накопившийся мусор и потом, окончив работу, ставили стол во дворе и накрывали скатертью. Каждый приносил, что было из продуктов. Выставляли в окно на первом этаже патефон и включали наши любимые мелодии. Затем все дружно садились за стол. Кушали, пели песни, танцевали, играли на гитаре. Когда темнело, вешали над столом лампу и сидели допоздна. Приходили и присоединялись к нам жильцы из соседнего дома. Наши дети очень любили такие вечера и всегда просили нас чаще их устраивать. Это было время оттепели. Это чувствовалось во всем. Люди, перестрадав, как будто омыли слезами свои души. Новые планы, мечты и надежды. Сейчас уже нет таких дружных, бескорыстных отношений с соседями, да и вообще между людьми. Все закрылись и обособились в своих квартирах, в самих себе.
Владимир Николаевич замолчал, как будто вспоминая свои молодые годы. Он смотрел в окно на совершенно другой, чуждый ему мир, из которого судьба отбросила его на задворки, и ему не было в этом мире места, и он был никому не нужен.
Помолчав несколько минут, он продолжил:
— Я работал в школе, недалеко от дома, а Валя воспитателем в детском саду. У нас была дружная семья. Мы с женой уважали, любили и заботились друг о друге. Почти не бывало ссор, а если и были то недолгими. Мы быстро старались найти примирение, прощая друг другу.
Когда Игорю было уже пятнадцать лет, у нас родился еще один мальчик. Назвали Славой. Я боялся, что роды у жены могут быть с осложнениями, все-таки уже возраст, но все обошлось. Славик был нашим любимчиком, как это обычно бывает, когда рождается младший и поздний ребенок в семье. Мы баловали его, ни в чем ему не отказывая, хотя и понимали, что делаем неправильно, но по-другому не могли. Как будто старались дать ему все то, чего сами были обделены в детстве. Валя тоже, как и я в раннем возрасте лишилась родителей — отец погиб на фронте, а мать под бомбежками. Ее воспитывала тетя — сестра мамы. Она жила со своим мужем в старом ветхом деревянном домишке, доставшемся им от их родителей. У них не было своих детей из-за болезни тети, и она отдала всю нерастраченную любовь своей племяннице. Когда Валя выросла, то заботилась о своих приемных родителях до последнего их дня. Часто ездила в Мурманск навещать их и посылала им посылки с вещами и продуктами.
Игорь — старший сын, окончив школу и железнодорожный институт, уехал по распределению в Николаев на Украину и там остался. Женился. Родили дочь, а через три года развелся с женой. Нашел себе сожительницу с ребенком, и так до сих пор они живут не расписанными, в гражданском браке. Работает где-то там инженером. Игорь никогда особенно не проявлял к нам с женой больших сыновьих чувств, а когда уехал, мы получили от него вначале лишь одно письмо. С тех пор он совсем не интересовался как у нас дела и приехал лишь один раз на похороны Вали, да и то пробыл всего два дня и уехал. О себе почти ничего не рассказывал, торопился домой. Наверняка, он и не знает о том, в каком я сейчас положении. Мы с Валей, наверное, сами виноваты в том, что Игорь вырос таким отстраненным, как будто чужим и немного холодным человеком. Может быть, мы недодали ему родительского тепла и ласки. Не знаю…
Славику с родительской любовью мы наоборот перестарались. Хотя, конечно, это была совсем не та любовь, которая нужна сыну для его правильного воспитания. Мы его просто баловали. Он рос ленивым, ничем особо не интересовавшимся ребенком. Школу окончил на тройки. После школы болтался по улицам с друзьями, пока его не забрали в армию. Придя из армии, не хотел ни учиться, ни работать, пока мы сами ему не подыскали по знакомству неплохое место на заводе. Поработав там немного, он уволился, сказав, что это ему не подходит. Затем устраивался работать в других местах, но нигде долго не задерживался. Его увольняли или он уходил сам. Больше времени он был вообще без работы, сидел дома у нас на иждивении и это его не особенно огорчало. Частенько приходил домой подвыпивши. Потом он познакомился с Ирой — очень энергичной и практичной девушкой, которая смогла взять Славика в свои руки. У нее была маленькая однокомнатная квартира, которая досталась ей в наследство от бабки. Они поженились, и сын переехал к Ире. Мы с Валей остались вдвоем. Славик, если и навещал нас иногда, так только затем, чтобы попросить денег. Через год у них родился сын — Дима. Мы надеялись, что женитьба и рождение сына сделают Славика более серьезным и ответственным, но он совсем не изменился. Также скакал с одной работу на другую или просто сидел дома. Мы с женой навещали семью сына, чтобы повидать внука, покупали ему игрушки. Иногда, когда Славик с Ирой хотели куда-нибудь пойти, они приносили Диму к нам. Мы с большим удовольствием нянчились с ним. Это были для нас самые радостные моменты.
Через несколько лет моя жена сильно заболела. У нее обнаружили рак груди. Положили в больницу и сделали операцию, удалив одну грудь. Затем она проходила химиотерапию. На какое-то время состояние стабилизировалось и она как будто пошла на поправку, но потом опять началось ухудшение. Все наши сбережения ушли на ее лечение. Мы до конца надеялись, что нам удастся победить ее болезнь, но она постепенно угасала. Пять лет назад Валя умерла. К тому времени уже был год, как я вышел на пенсию. Все хлопоты о похоронах легли на мои плечи. Славик совершенно не хотел принимать в этом участия, а Игорь, как я уже говорил, приехал на пару дней только на сами похороны.
Глаза у Владимира Николаевича стали влажными. Он налил себе воды из графина и стал пить мелкими глотками. Борисов подумал о своих родителях, и ему стало стыдно. Несмотря на то, что они жили в соседнем районе города, он забыл, когда в последний раз был у них. Он даже долгое время не звонил им, чтобы узнать как у них дела и как здоровье. Старик помолчал еще пару минут и продолжал:
— Я остался один в своей двухкомнатной квартире. Как то вечером ко мне пришел Славик. Он принес торт и предложил попить чаю. Это было так неожиданно и очень странно. Я не мог припомнить ничего подобного и спросил: «По какому это поводу?» Он мне сказал, что просто так, без всякого повода. Я поставил чайник, а Славик нарезал торт. Мы сели за стол. Славик поинтересовался, как у меня дела. Я начал ему рассказывать о себе, но видел, что он меня почти не слушает, а думает о чем то своем. Я остановился и попросил его самого рассказать о своей семье. Он неохотно, вкратце рассказал мне о себе, о жене и сыне. Мы помолчали. Вдруг он спросил:
— Пап, а тебе не скучно одному в квартире?
Я скорее почувствовал, чем понял то, к чему он клонит, но переспросил:
— Да нет, а что?
Сын, немного замявшись, отвечал:
— Ну, может нам поменять твою и нашу квартиры на одну большую трехкомнатную в хорошем районе. Ты будешь жить с нами. У тебя будет своя комната. Внука будешь часто видеть. Ты же с годами все слабее. Одному ведь тяжело, а если вдруг заболеешь, и нас нет рядом. Как ты думаешь?
Мои ощущения подтвердились. Я не сомневался в том, что эта инициатива принадлежала Ире — жене Славка.
— А что думает Ира по этому поводу? — спросил я, как будто бы предполагая, что это инициатива исходит от сына.
Славик оживился:
— Она не против!
Я замялся, не зная, что ему ответить.
— Мне нужно подумать, — наконец промолвил я.
— Хорошо, — Славик заторопился домой. — Ты не переживай, все хлопоты по обмену я возьму на себя. Все будет хорошо, и мы будем вместе, — уговаривал он меня на последок.
Он ушел, а я еще долго сидел за столом, уткнувшись взглядом в недоеденный торт. Мне было горько и обидно.
Мы десять лет обучаем детей в школе. Мы учим их математике физике, химии и прочим наукам, но не учим их самой главной науке — быть людьми. Мы не воспитываем в них сочувствия и доброты, а потом нас шокирует их душевная слепота. Мы очень мало беседуем со своими детьми, ограничиваясь вопросами о сделанных домашних заданиях.
Владимир Николаевич, глядя в пространство, куда-то мимо меня продолжал:
— Я позвонил Славику через два дня и сказал, что я согласен на обмен. Он очень обрадовался и предупредил меня, чтобы я не волновался, когда ко мне будут приходить для осмотра квартиры.
Обмен произошел довольно быстро. Всем занималась Ира. Она наняла какого-то проворного маклера, тот подыскал нам трехкомнатную квартиру в Кировском районе города. Все это время Славик и Ира были очень учтивы и вежливы со мной, постоянно интересовались моим здоровьем. Такое благорасположение продолжалось еще некоторое время и после переезда, но вскоре стало охладевать. Я все больше стал раздражать их по разным поводам и старался как можно больше времени не выходить из своей комнаты или ездил к своему другу Аркадию, у которого иногда просиживал до вечера. Он с женой всегда очень тепло принимали меня у себя. Их дети давно выросли и жили отдельно. Чтобы не сидеть дома, я решил найти себе какую-нибудь работу. Мне повезло, и я устроился вахтером на заводе не далеко от дома. Зарплата не большая, но зато я был чем-то занят и никому не мешал.
У Славика все никак не клеилось с работой. Как-то раз он пришел домой возбужденный с горящими глазами и стал рассказывать, что его друзья предложили ему вместе с ними заняться коммерцией. Дескать, у них есть очень хорошие идеи, но для этого им нужно скинуться своими капиталами и, как я понял, немалыми. У Славика никакого своего капитала, естественно, не было, но он сказал, что можно взять ссуду в банке. Я стал его отговаривать, зная какой из него никудышный коммерсант, но он и слушать ничего не хотел. Он носился с этой идеей несколько дней, выяснял, как можно взять ссуду. Ему сказали, что нужен хотя-бы один гарант. Он обратился к своим знакомым, но никто не соглашался. Тогда он стал уговаривать меня стать его гарантом.
«Какой из меня гарант, — говорил я ему, — ведь я пенсионер».
«Но ты же работающий пенсионер, — убеждал он меня, — и тем более в банке работает мой одноклассник, и он поможет нам все устроить». Он был так настойчив, что я в конце концов согласился.
«А может и вправду у сына все получится», — думал я.
Коммерция Славика длилась недолго. Все пошло совсем не так, как предполагал он с друзьями. Поначалу наша квартира превратилась в какой-то перевалочный склад, и все время была завалена какими-то вещами. Он то увозил их, то привозил обратно. Приезжал злой, кричал на жену и сына. Со мной вообще не хотел разговаривать. В результате, через несколько месяцев их предприятие полностью обанкротилось. Они даже еще остались кому-то должны. Обстановка дома совсем испортилась, в воздухе висело напряжение. Славик был угрюмый и злой, частенько приходил домой подвыпивши и обвинял всех на свете в своих неудачах. Весь мой заработок и часть пенсии стали уходить на погашение взятой сыном ссуды. В то же время Славик по-прежнему нигде не работал, сидел дома или пропадал где-то с друзьями. Дома между ним и Ирой начались постоянные скандалы из-за нехватки денег и его безделья. Иногда Славик срывал свою злость и на мне, когда я попадал ему под руку.
Как то мне позвонил мой друг Аркадий и сообщил, что у его жены Нины внезапно случился инфаркт. Он вызвал скорую, но Нина умерла по дороге в больницу. Я приехал к Аркадию и помогал ему в организации похорон. Все эти дни я был рядом с ним и оставался ночевать в его квартире. Мы беседовали с Аркадием о наших прожитых жизнях, о нашей молодости, вспоминали наших так рано ушедших жен. После похорон Нины, Аркадий, зная какая обстановка царит у нас дома, предложил мне пожить у него. У него была двухкомнатная квартира, и он настаивал на том, что я совсем не буду доставлять ему каких либо неудобств. Мне было неудобно, я отказывался, но Аркадий, в конце концов, меня уговорил. Я переехал к нему, чему семья сына была нескрываемо рада. Даже Славик помог мне перевезти вещи. Как-то раз, через полгода после моего переезда, я приехал в их квартиру, чтобы забрать кое какие свои оставшиеся там вещи. Дверь мне открыла Ира — жена сына. Взгляд у нее был неприветливый, слегка удивленный и настороженный, мол, не собираюсь ли я вернуться к ним. Я поспешил ее успокоить, сказав, что приехал забрать кое-какие свои вещи. Она сказала, что они сложили их в стенном шкафу в коридоре. Комнату, в которой я жил, занял внук Дима и из нее доносились звуки какой-то компьютерной игры-стрелялки. Он слышал, что я приходил, но не вышел поздороваться со мной. Славика дома не было. Ира возилась на кухне. Она не стала расспрашивать меня, как я живу и нужно ли мне что-либо. Я явно чувствовал себя здесь нежеланным гостем. Собрав свои вещи, я ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Вы знаете, я не в обиде на свою судьбу, на детей. Жаль, конечно, что мы упустили их воспитание.
Остановившись ненадолго и справившись с накатившим переживанием, старик продолжал:
— Я прожил у друга около года, когда Аркадий сильно заболел. Его положили в больницу и там определили, что у него рак желудка в четвертой стадии. Операцию делать было уже поздно — это только бы ускорило его смерть. Аркадия отпустили домой, выписав ему обезболивающие и кучу других лекарств. И начались тяжелые дни. Я оказался в роли сиделки у своего друга. Пришлось уволиться со своей работы. Аркадию становилось то хуже, то лучше. Иногда он лежал в кровати целый день не вставая, а иногда, когда чувствовал себя лучше, поднимался и мы ходили с ним в парк. Я ухаживал за ним, уже имея подобный горький опыт, когда болела моя жена. Приходили навещать его дети. Они были благодарны мне за помощь. Так прошло около полугода. Аркадий постепенно угасал. Его мучали сильные боли. Обезболивающие уже не помогали. По ночам он стонал, часто просыпаясь. В феврале Аркадий на какое-то время вдруг почувствовал себя лучше, даже в глазах его появился слабый проблеск надежды, но через две недели состояние резко ухудшилось. Начались сильные боли, он впал в полубессознательное состояние, часто бредил. В конце февраля он умер. Мы похоронили Аркадия рядом с его женой. До последнего момента мне выпало быть рядом с ним и наблюдать эту жуткую картину борьбы жизни со смертью. Я многое передумал в те дни. Насколько бренны все наши земные достижения и как нужно ценить саму жизнь и радоваться каждому ее моменту. Пока мы живы, нужно спешить делать добро. Только это имеет значение. Как мы раскаиваемся в конце жизни, что упустили драгоценные моменты, что недодали тепла и радости своим близким людям.
Квартиру Аркадия его дети решили продать. Они предложили мне еще пожить в ней какое-то время до ее продажи, но я отказался, сказав им, что возвращаюсь к себе. Все это время, пока я жил у друга, Славик с Ирой ни разу меня не навестили и не поинтересовались, как мои дела. Их вполне устраивало мое отсутствие. Я решил, что не буду возвращаться в их квартиру и не потому, что был в обиде на них. Мне не хотелось создавать дополнительное напряжение в той и так довольно натянутой обстановке в семье детей. Мое материальное положение было вообще крайне тяжелым. После увольнения с работы, от моей пенсии, из-за вычетов на погашение ссуды сына, оставалось меньше одной трети. Я попробовал снова устроиться на прежнюю работу, но это место уже было занято. В других местах мне отказывали из-за возраста. Я стал бродяжничать. Никогда не думал, что в старости мне будет уготована участь бездомного.
Я нашел ночлежку, устроенную местными бомжами, в подвале заброшенного нежилого дома в соседнем районе города. Жильцов этого дома выселили по причине его ветхости. Шли слухи, что этот дом собираются снести и на его месте построить новый. Но, пока это были только слухи, дом служил пристанищем для бездомных нищих. Они приняли меня в свою компанию и объяснили условия проживания. Мне выделили скромную лежанку, еще недавно принадлежащую одному из бомжей, схватившему зимой сильное воспаление легких и ушедшего вскорости в «лучший мир». Все бомжи занимались попрошайничеством и сбором бутылок. Определенную сумму денег от общей выручки, каждый должен был вносить в общую кассу, которой заведовал одноглазый бомж по кличке «Кутузов» — мужчина крупного телосложения и крутого нрава. Он был беспощаден к тем, кто пытался хитрить и увиливать от взносов. Деньги из общей кассы шли на взятки участковому милиционеру и местным бандитам. Это была оплата за наше спокойствие. Иногда на оставшуюся часть общих денег устраивались совместные пирушки с обильной выпивкой. Я старался не принимать в них участия, за что получил прозвище — «Трезвенник». В нашей бездомной компании были люди с совершенно разными судьбами. Были просто сломленные, опустившиеся люди с безвольным характером, пережившие в определенный период удар судьбы и не сумевшие его преодолеть, были спившиеся, потерявшие все бывшие работяги и представители интеллигенции, не сумевшие приспособиться к новым условиям жизни после начавшейся перестройки. У одних не было никого из близких, у других были родственники, которые не хотели ничего о них знать, как будто их просто не существовало. Им было стыдно осознавать свое родство с этими несчастными бомжами, и они старались с ними не встречаться. Я тоже оказался в этой категории бездомных. Здесь я впервые осознал, насколько наша судьба может быть непредсказуема и поступать с нами без лишних сантиментов. И еще меня поразило, что тот мир, в котором я оказался, был ни где-то там, за тридевять земель, он был всегда рядом с нами, параллельным, не пересекающимся с нашим миром. Мы как будто не знали или не хотели о нем знать.
В нашей бездомной компании я познакомился с Виктором — в прошлом младшим научным сотрудником одного из ленинградских НИИ. Это был добрый, но слабохарактерный человек шестидесяти лет, вначале девяностых потерявший работу по причине закрытия проектов, над которыми он работал и сокращения сотрудников института. Он не смог найти себя в новых и непривычных для него условиях. Это был не единственный «подарок» судьбы, уготованный Виктору. Его жена Клавдия завела себе любовника и тот, не стесняясь, приходил к ним домой. Звали его Анатолий. Узнав о его связи с Клавдией, жена Анатолия выгнала его из дома, и ему ничего не оставалось, как переехать к своей любовнице. Дома у Виктора сложилась трагикомическая ситуация, когда он сам спал в зале на диване, а его жена с Анатолием в их спальне. Днем он старался быть вне дома и приходил только ночевать. Так не могло продолжаться долго, они с Клавдией решили развестись и Виктор ушел из дома, забрав только свои вещи. Единственная дочь Виктора и Клавдии — Юлия вышла замуж за финна, работавшего по контракту в Питере, и уехала с ним к нему в Финляндию. Виктор тогда еще работал в НИИ. Она очень редко писала своим родителям и ни разу не приезжала их навестить. Она ничего не знала о том, что произошло в ее родительском доме и то, что ее отец стал бездомным. Виктор был рад тому, что его дочь не знает о его плачевном положении. Он всегда с теплотой рассказывал о ней и показывал мне ее фотографии. Жену он простил и не осуждал. Это был действительно добродушный и безобидный человек. При всем том, что с ним случилось, он не был в обиде на свою судьбу и никого не обвинял в своих бедах. Многие в нашей ночлежке любили Виктора, жалели его и называли «блаженным». Мы очень подружились с Виктором и часто, сидя за шахматами, беседовали с ним на разные житейские и философские темы. Он был хорошим собеседником. Умел и говорить и слушать. Со стороны, наверное, было бы смешно наблюдать двух нищих за шахматами беседующих на разные философские темы. В такие моменты, если нас не донимало чувство голода, холода и телесные недуги, мы были, в общем-то, довольны своей судьбой и нас не страшил завтрашний день. Мы как будто переносились из нашей убогой обстановки грязного подвала совсем в другой, светлый мир, где нет страданий и нищеты. Мы поставили рядом наши лежанки и по вечерам, когда ложились спать, подолгу разговаривали друг с другом о превратностях наших судеб.
У каждого из нашей «веселой» компании бродяг был свой, закрепленный за ним район для попрошайничества и сбора бутылок. Никто не имел права заходить на чужую территорию. Для меня самым тяжелым, особенно в начале, было просить милостыню. Мне было очень стыдно, и я никак не мог к этому привыкнуть. Особенно я боялся встретить кого-нибудь из знакомых или своих бывших учеников. Но, как я ни старался, полностью избежать этого было трудно, и временами такое происходило. Чаще всего меня просто не узнавали в моем новом обличии, а когда узнавали, то старались отвести свой смущенный взгляд, как будто я им незнаком. Когда этого избежать не получалось и, к нашему взаимному сожалению, наши взгляды встречались, мы не знали о чем говорить. Мне задавали совершенно нелепые к месту вопросы о том, как мои дела и здоровье, как будто и так было не видно — как обстоят мои дела. Во взгляде моих знакомых иногда было сочувствие, но чаще всего смущение и сожаление о встрече. Я пробуждал в них чувство стыда и борьбы совести с их эгоизмом. Как будто я внезапно вторгался в их спокойный, благополучный мир, и нарушал это привычное спокойствие. Они не знали, что делать в подобной ситуации. Жертвовать мелочью было неудобно, а более крупными деньгами не давала скупость. Для них такая встреча была досадным недоразумением. Положение было обоюдно неловким, и мои знакомые старались как можно быстрее уйти.
Однажды ко мне подошел мой бывший ученик — Колька Федоров, по виду ставший успешным предпринимателем. Он бросил несколько монет в мою коробку и, посмотрев на меня, узнал. Он, не особо смущаясь, расспросил меня о том, что со мною произошло. Я не стал ему подробно рассказывать о себе, отделавшись несколькими фразами. Коля, не без снисходительности и с осознанием своей деловой успешности одарил меня тремя тысячными купюрами и предложил мне пожить у него на загородной даче. Я вежливо отказался. Свобода, пусть даже такая унижающая, была для меня дороже. Я не хотел больше ни от кого зависеть и как мог, добывал свой хлеб и кров. По крайней мере, совесть моя была чиста, и мне не хотелось никому доставлять неудобств.
А однажды произошла другая история. Я собирал пустые бутылки и случайно забрел на чужую территорию. Это оказался участок моего бывшего ученика Васьки Круглова, спившегося и деградировавшего человека, пропившего все на свете: дом, семью, работу и ставшего бомжом, успевшего уже отсидеть несколько лет в тюрьме. Он не узнал меня. Глядя своим замутненным, ничего не выражающим пьяным взглядом и грязно ругаясь, он жестоко избил меня и забрал мои бутылки. Кто виноват в том, что человек может так оскотинится — школа, семья, обстоятельства или сам человек? Может быть, уже с рождения в нем сидит эта самая чернота, которая все больше проступает со временем и овладевает всем человеком, поглощая в нем все хорошее, и превращает его в животного. И никто не в состоянии остановить это падение. Отчасти, я чувствовал в этом и свою вину как учителя. Очевидно, если разум у человека слаб, а духовный мир его беден, он не в состоянии справиться со своим дурным началом, со своими вредными привычками, и они постепенно уничтожают все светлые и добрые стороны его личности.
Иногда проводились рейды городской милиции по проверке подвалов, о которых наш участковый, бравший с нас взятки, старался заранее предупреждать, чтобы мы могли вовремя убраться из нашего пристанища, приведя его в подобающий вид. Какое-то время нам приходилось шарахаться по улицам, спать в залах ожидания на вокзалах, откуда нас тоже выгоняли. Это были самые тяжелые дни, особенно зимой.
Владимир Николаевич замолчал, глядя на стол и гоняя пальцем по скатерти засохшую хлебную крошку. Борисов вдруг спохватился: почему ему до сих пор никто не звонил и вспомнил, что оставил свой мобильный телефон на столе в своем кабинете. «Ну и ладно, — подумал он, — может и к лучшему, по крайней мере, никто не будет мешать. Он придумает, как объяснить свое отсутствие».
Наконец принесли заказанный Борисовым обед. Официантка, с видом собственного достоинства, расставила блюда на столе. Владимир Николаевич не решался приступить к еде, ему было неловко. Сергей подбодрил его:
— Не стесняйтесь, Владимир Николаевич. Приятного аппетита!
— Спасибо, — ответил тот и подвинул к себе тарелку с борщом.
Не смотря на то, что Владимир Николаевич был явно голоден, ел он медленно, без жадности, тщательно пережевывая, как бы наслаждаясь каждым куском еды. Борисов, покончив со своим бифштексом с салатом, рассматривал старика. В его образе как будто отражалась вся жестокость и несправедливость этого мира. Ему стало стыдно за свою сытую, обеспеченную жизнь, за свой эгоизм, за свои небольшие жизненные неприятности и переживания. Все его проблемы показались сейчас ему настолько мелкими и не значительными.
Владимир Николаевич, покончив с борщом и почти не притронувшись к бифштексу, остановился и спросил у Борисова:
— А можно мне забрать с собой остатки еды? Я уже наелся, нельзя же это выбросить, когда еще придется так вкусно поесть, и я хотел бы угостить еще своего приятеля Виктора.
— Конечно, — спохватился Борисов, — подождите, я сейчас еще закажу порцию для вашего друга.
Владимир Николаевич стал протестовать, но Борисов, жестом, не допускающим возражений, остановил его. Он подозвал официантку и заказал еще две порции бифштекса с гарниром и салатом, и попросил упаковать все это на вынос.
— Ну, этого нам на целую компанию хватит, — обрадовался старик, — тогда я доем, пожалуй, сейчас свой бифштекс, — он с удовольствием продолжил свой обед. Было очевидно, что он просто хотел угостить своего друга.
— Мы вам по дороге еще чего-нибудь купим, — улыбнувшись сказал Борисов.
Пришла официантка и забрала пустые тарелки.
— Так не хочется отсюда уходить, — грустно промолвил Владимир Николаевич, озираясь вокруг, — здесь так уютно и хорошо. Спасибо вам большое, Сергей, — на глазах у старика навернулись слезы.
У Борисова к горлу подступил горький комок. Он слабо улыбнулся. Они посидели молча, слушая тихую спокойную музыку.
— Вы знаете, я принес в ночлежку свой старый радиоприемник и мы по вечерам с Виктором тоже слушаем музыку, — сказал Владимир Николаевич. — Странно, что до сих пор еще его у нас не украли. У меня уже несколько раз воровали то одежду, то продукты. У нас там действительно разные люди. Есть и совершенно деградированные. Но вы знаете Сергей, когда кто-нибудь заболевает или еще что-либо происходит, то обычно многие стараются помочь, кто чем может.
— Но ведь можно обратиться к социальным службам, — сказал Борисов, — есть дома престарелых для тех, у кого нет никого из близких.
— Можно, но почему-то не все этого хотят, — ответил Владимир Николаевич.
Они посидели еще какое-то время молча, каждый думая о своем. Наконец официантка принесла им заказанные Борисовым две порции обеда, аккуратно сложенные в фирменные пакеты. Борисов расплатился, и они вышли на улицу.
— Вам, Сергей, уже, наверное, нужно спешить по своим делам? — спросил Владимир Николаевич. — Вы и так потратили на меня столько времени.
— Да нет, я не спешу, — ответил Борисов. — Может, нам с вами еще прогуляться, как вы на это смотрите?
— Я с удовольствием, если это вам не помешает! — с радостью согласился старик.
— Не помешает, — твердо заверил Борисов, — Идемте!
Они пошли по Песочной улице, и вышли к набережной Невы возле парка. Найдя свободную скамейку, сели, поставив сумки возле себя, и молча наблюдали спокойное течение Невы. По реке плыли прогулочные катера, вокруг кипела деловая и праздная жизнь и они наблюдали ее отстраненно, как будто со стороны, как зрители из зала наблюдают за происходящим на сцене представлением.
Борисов думал о своей жизни. Он многого достиг. Хорошая, интересная работа, высокий материальный и социальный статус. Он вполне мог позволить себе в этой жизни многое такое, о чем другие могли бы только мечтать. Конечно, в его семье было далеко не все идеально. Отношения с женой уже давно охладели, и хотя особенно их не тяготили, но и не вызывали того душевного трепета, который был вначале их супружества. «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», — вспомнились ему строки из «Евгения Онегина». И, конечно, они сами были в этом виноваты, погруженные каждый в свою жизнь. Дочь Аня уже выросла и оканчивала последний курс института. Жила у своего друга — тоже студента другого факультета того же института. Они жили не расписавшись, в так модном теперь гражданском браке. Молодые люди сейчас не очень торопятся брать на себя ответственность друг перед другом и живут в свое удовольствие. Детей тоже заводить не спешат. Аня навещала родителей нечасто, в основном за тем, чтобы попросить денег. Сыну Кириллу было тринадцать лет. Он учился в престижной школе с углубленным изучением английского языка. Большим рвением к учебе не отличался и кое-как тянул эту лямку образования. Английский он также «в гробу видел». Его трудно было оторвать от компьютерных игр, за которыми он мог просиживать часами до поздней ночи, пока Наташа — Жена Борисова, не устраивала ему скандал, чтобы он уже, наконец, выключил свой «долбанный» компьютер и шел спать. Ничем другим кроме этих игр, особо не интересовался, как, наверное, и многие его сверстники.
И все-таки, при всей своей видимой успешности и материальном благополучии, Борисов явно ощущал, что ему чего-то в этой жизни не хватает, чего-то очень важного, без чего он не сможет быть по-настоящему счастливым. И это что-то не имело материального выражения, его нельзя было ни купить за деньги, ни добиться повышением по службе. Он чувствовал, что живет как-то не так. Все его усилия до сих пор были направленны на карьерный рост, достижения успеха и благополучия и это отнимало все его время и силы.
— Как вы думаете, Сергей, — вдруг задумчиво произнес Владимир Николаевич, как бы угадывая ход мысли Борисова, — что, в конечном счете, погубит этот мир?
Борисов пожал плечами. Старик продолжал:
— Его погубят не вирусы и глобальное потепление, ни кометы и другие природные катаклизмы, которыми нас постоянно пугают. Его погубят наша прогрессирующая бездуховность и равнодушие, его погубят человеческая алчность, не имеющая границ и корысть, пронизывающая все наши поступки, его погубят отсутствие доброты, милосердия и сострадания к ближнему. У Андрея Макаревича в одной из его песен есть хорошие строки:
… И что на крик никто не обернется,
И раненым не принесут воды,
От этого вода уйдет на дно колодца,
Уйдет, как предвещание беды,
Уйдет на дно и больше не вернется…
За всем этим стоит главный и непобедимый враг — наш эгоизм. Он — главная причина всех наших страданий. Эгоизм пронизывает все сферы нашего бытия на самых разных уровнях. От личностного эгоизма рушатся семьи и совершаются преступления. Эгоизм расовый, межнациональный и религиозный приводит к войнам и страданиям миллионов людей. Плюс к этому есть еще одна большая проблема нашего общества — это все возрастающий и постоянно подогреваемый в нем культ потребления. Он подменяет истинные духовные ценности на ценности материальные.
— Но ведь именно культ потребления и стремления человека к более комфортной жизни всегда был двигателем технического прогресса, — возразил Борисов.
— Технического да, но, к сожалению, не духовного, и этот «монстр» в конечном итоге станет могильщиком нашей цивилизации. Человечество постоянно изобретает все новые и новые «игрушки» для своих, все возрастающих потребностей и стремления к комфорту, но от этого, к сожалению, мы не становимся лучше и счастливее. Наша жизнь превращается в постоянную погоню за накоплением материальных благ, стремлением сделать карьеру, поднять свой социальный статус, так как именно в этом мы видим ключ к достижению счастья. Мы как будто гонимся за миражом, который маячит у нас впереди, но как только достигаем его, он сразу исчезает. Добиваясь чего-то и в конце получая желаемое, мы лишь на короткий миг испытываем удовлетворение и опять пускаемся в погоню за следующей мечтой. В этом есть самая большая иллюзия нашей жизни. А ведь, по большому счету, человеку не так уж и много нужно для того, чтобы быть счастливым. Бедняк, если он голоден, будет испытывать такое же, если не большее, чувство наслаждения от простой еды, как и богатый от изысканных блюд. Поднимаясь на все более высокий уровень материального благосостояния, и быстро привыкая к нему, мы испытываем такой же уровень комфорта и счастья, какой был и раньше. Мы не в состоянии находить радость и удовлетворение от того, что уже имеем в настоящий момент, а стремимся достигнуть этого в будущем. В этой гонке мы теряем здоровье, друзей, любимых женщин, упускаем воспитание наших детей. У нас на все это просто не остается времени и сил, и в конце жизни испытываем глубокое разочарование от того, что все наши старания, увы, не смогли сделать нас по-настоящему счастливыми. Эта слепая погоня за счастьем в результате только уводит нас от него, потому что мы не понимаем главного: — для чего мы вообще появились на этом свете, в чем есть смысл и цель нашего существования. Неужели только в том, чтобы накопить побольше материальных благ и произвести на свет потомство. Конечно же, нет!
— Тогда в чем же? — спросил Борисов.
Владимир Николаевич, немного подумав, продолжал:
— В каждом человеке есть и доброе и дурное начало. У всех это сочетание разное. Рождаясь, мы уже несем в себе в зачатке, как в еще не распустившемся цветке, и светлые и темные стороны нашей личности, наши достоинства и недостатки, и по мере взросления, под влиянием воспитания, складывающихся обстоятельств и нашей внутренней работы над собой, они распускаются в нас, проявляясь всеми гранями в наших мыслях, словах и поступках. Иногда побеждает наше доброе начало, иногда верх одерживает дурное. Очевидно, что без нашей внутренней работы, постоянной борьбы с нашими недостатками, мы обречены на деградацию. Вы знаете, что если не пропалывать грядки, сорняки всегда заглушают культурные растения.
Так вот именно эта работа над собой для постепенного изменения себя к лучшему и есть тот самый главный смысл нашей жизни. В процессе такой работы и в достижении определенных результатов мы и обретаем то самое счастье, к которому так стремимся.
— Ну, и что для этого нужно делать? — спросил Борисов.
— Во-первых, нужно хорошо разобраться в том, что есть истинное добро и истинные ценности. Нужно быть внимательным, познать себя, свою природу, и жить по правде, прислушиваясь к голосу своей совести, она не обманет. В нашем мире существуют незыблемые вселенские законы добра, по которым построено все мироздание. И если мы действуем в соответствии с ними, мы поднимаемся, обретая счастье, если нет, то опускаемся, получая страдание. Эти законы описаны в виде заповедей в священных писаниях, в трудах великих философов и писателей-гуманистов, и мы все о них хорошо знаем, но почему-то не всегда им следуем. Это и есть те самые незыблемые и главные человеческие ценности. Несомненно, для их соблюдения необходимо прилагать определенные усилия над собой, но это как раз и есть пропалывание сорняков нашего характера и нашей судьбы. Как говориться: легче изменить весь мир, чем самого себя. Но такая работа не проходит даром. В результате мы получаем достойное вознаграждение, в виде обретения гармонии и счастья внутри себя, в своей семье, в своем окружении, мы находимся в согласии с собой, со своей совестью. Разве эти усилия того не стоят? Вот так все на самом деле просто!
— Так что же, по вашему мнению, способно спасти этот мир? — спросил Борисов.
— Классик сказал: красота, — ответил Владимир Николаевич, — и я с этим полностью согласен. Действительно, красота и воспитание человека по законам добра способно противостоять его дурному началу, вылечить его больную душу. Но, к сожалению, в нашем обществе потребления это дурное начало в человеке более «ликвидно», чем доброе, и производимые в угоду ему вещи имеют больший спрос у человечества. Нельзя заставить компании не выпускать продукцию, вредную для человеческой души и тела, если на нее имеется большой спрос и извлекается солидная прибыль, так как именно капитал в этом мире диктует условия игры, и никакие формы государственного устройства: ни демократические, ни тоталитарные, ни какие другие не в состоянии этому помешать. Попробуйте убедить кинокомпании не выпускать фильмы напичканные сценами насилия, жестокости и разврата, а компании, выпускающие табачные изделия или, например, вредные энергетики, закрыть свое производство. Я думаю, это у вас не получиться, потому что на это есть спрос. А если есть спрос, то всегда будет и предложение. Миру капитала просто жизненно необходимо общество потребления, для него это питательная среда и он взращивает его, культивирует и восхваляет его принципы. Капитал подобен паразиту, живущему в человеческом организме. Он живет за его счет, питается его соками и его же разрушает. Он словно наркотиком постепенно отравляет наш организм и наше сознание, и мы, привыкая к этому, требуем для себя все большей и большей дозы. Попробуйте у ребенка в разгар его компьютерной игры, выключить компьютер — вы сами знаете, какая будет реакция. Общество, охваченное культом потребления, также нелегко остановить и отрезвить, обратить его взгляд к истинным ценностям. Посмотрите, какие колоссальные средства тратятся на то, что человеку либо совсем не нужно, либо на то, чтобы его же уничтожать. Сколько сил и средств государства тратят на вооружение. А если есть вооружение, то должны быть и войны.
Нужно бороться не с предложением, а с изменением самого спроса и потребностей человека, прививая ему более высокие вкусы, перевоспитывая его с позиций морали и нравственности. В этом как раз и есть смыл сказанного: «Красота спасет мир».
Когда общество живет не по законам нравственности и добра, в нем накапливается несправедливость, происходит его духовное обнищание. Возникает все больший разрыв между нищетой и богатством. Это в конечном итоге приводит к глобальным социальным катаклизмам, к революциям, к гражданским войнам и самому уродливому явлению нашего времени — терроризму. Конечно, это всегда кому-то выгодно и за этим стоят чьи-то интересы, но если бы не было в обществе такой несправедливости и беззакония, лицемерия и продажности политиков, людей невозможно было бы поднять, манипулируя их сознанием, на братоубийственные войны и фанатичные самопожертвования. К сожалению, по видимому, в этом и есть логика зарождения, расцвета и заката любой цивилизации.
— Тогда что же делать?! — спросил Борисов, — Ведь нельзя же одному человеку изменить мир!
— Совершенно верно, бессмысленно бороться с «ветряными мельницами», — отвечал Владимир Николаевич. — В первую очередь нужно начинать с самого себя, и вы увидите, как постепенно весь мир вокруг вас тоже начнет изменяться — в вашей семье, в вашем ближайшем окружении. Попробуйте и вы увидите результаты. Мы ищем счастья вовне, а оно внутри нас. И чем беднее наш внутренний мир, тем труднее нам обрести его.
— Вы знаете, Сергей, — продолжал старик, — жизнь так коротка! Спешите делать добро! И не ждите за это награды, она сама вас найдет, Вы почувствуете ее в своем сердце!
Владимир Николаевич замолчал. Борисов смотрел на спокойное течение Невы и размышлял над рассказом старика. Он сопоставлял все сказанное им со своей жизнью и постепенно ему стал раскрываться весь смысл того, что ему довелось услышать, и от этого в нем появилась и стала нарастать какая-то необъяснимая радость. Как будто он, наконец, узнал, то, что так давно искал. Он не столько понял, сколько почувствовал всю силу той правды, которая раскрылась перед ним.
— Сергей, нам, наверное, уже пора? — услышал он голос старика.
Они встали со скамейки и, прогулявшись еще немного по набережной, направились в сторону района, где жил Владимир Николаевич. По дороге Борисов, не смотря на возражения старика, купил ему в магазине два килограмма сосисок, пару багетов и большой пакет фруктов.
— А как вы себе готовите еду? — поинтересовался Борисов.
— Один из наших бездомных, в прошлом работавший электриком, подключился незаконно к соседней ЛЭП, и так искусно, что практически не заметно. Готовим себе на плитке. Один раз произошло короткое замыкание, мы чуть не сгорели.
Когда они подошли к ветхому, заброшенному трехэтажному дому, где располагалась ночлежка бездомных бродяг, навстречу им выбежала собака и виляя хвостом стала крутиться возле старика.
— А, Чарли! — обрадовался Владимир Николаевич, — Соскучился!
Старик ласково потрепал пса.
— Имеется в виду Чарли Чаплин? — спросил Борисов.
— Совершенно верно! Этот гений, так великолепно создавший в кино образ бродяжки Чарли, — ответил Владимир Николаевич. — Он один из нас, такой же бездомный. Дай ка я тебя угощу, — старик достал из пакета сосиску и протянул собаке.
— Владимир Николаевич, можно я дам вам денег? — спросил Борисов.
— Нет, нет, перестаньте, даже не думайте! — возразил старик. — Вы знаете что, купите сегодня своей жене красивый букет цветов, — он улыбнулся, — сделайте ей приятное. Не откладывайте добрые дела на завтра. Его может уже не быть!
Борисов помедлив, спросил:
— Владимир Николаевич, Вы не против, если я иногда буду Вас навещать.
Глаза старика стали влажными. Он, смутившись, отвел в сторону взгляд.
— Спасибо, Сергей! — он благодарно пожал Борисову руку, — Вы очень хороший человек, я искренне желаю Вам и вашей семье счастья. — Спасибо, благодаря Вам у меня сегодня был по-настоящему счастливый день!
Владимир Николаевич, взяв пакеты с продуктами, сутулясь направился к своему пристанищу.
Борисов, проводив его взглядом, посмотрел на часы. Было уже четыре часа вечера. Через два часа заканчивался его рабочий день. Пройдя два квартала, он поймал такси и поехал в свой офис.
Вернувшись к себе в кабинет, он увидел на своем мобильнике несколько не отвеченных звонков от директора, и дважды звонила жена.
Он поднял трубку и позвонил шефу по внутреннему номеру.
— Борисов, ты куда делся? — прозвучал в трубке голос директора. — Я тебе уже десять раз звонил.
— Извините, Семен Маркович, у меня были срочные дела, а телефон свой я забыл на зарядке, — оправдался Борисов. — Я вам сейчас нужен?
— Да нет уже, я сам справился, — ответил директор. — Что там у тебя с отчетом? Ты не тяни!
— Хорошо, не беспокойтесь — отчет будет вовремя.
— Ну, давай! — шеф положил трубку.
Затем Борисов перезвонил жене. В трубке раздался ее недовольный голос:
— Ты что не отвечаешь, что так сильно занят?
— Да нет, просто я тут выходил, а телефон оставил у себя в кабинете, — ответил Сергей, — а что ты хотела?
— Зайди после работы в магазин, купи сметаны и хлеба. Я сварила свекольный борщ, а про сметану забыла. Хлеба тоже мало осталось.
— А почему не пошлешь в магазин Кирилла? — спросил Борисов.
— Он ушел куда-то с друзьями, — устало ответила жена.
— Ладно, хорошо. Я зайду в магазин.
— Ты долго сегодня на работе? — спросила Наташа.
— Да нет, скоро заканчиваю, а что? — переспросил Борисов, почувствовав, что в вопросе жены было не только праздное любопытство. Он не придавал раньше особого значения подобным вопросам, но сейчас им овладело чувство жалости и вины перед женой за свои поздние приходы и ее переживания. Конечно, он виноват в том, что их отношения так охладели. Что он делал для того, чтобы этого не произошло? Ничего!
— Ну, ладно, пока! — ответила Наташа и отключила телефон.
Борисов положил телефон и включил компьютер. Он уставился на экран монитора, но сосредоточиться на работе никак не мог. Его мысли вновь возвращались к произошедшему с ним в этот день, к его беседе с бездомным стариком. Ведь по большому счету, Владимир Николаевич не сказал ему чего-то такого, чего Борисов не знал. Но, тем не менее, он чувствовал, что в его жизни сегодня произошло нечто важное. Нечто, что уже и до того присутствовало в нем, но было спрятано где-то в темных уголках его души, вышло на свет. Как будто яркая вспышка, озарив темную комнату, высветила то, что он так давно искал, то, что ему не хватало в жизни. Словно нашелся тот недостающий пазл, и теперь вся картина окружающего мира предстала перед ним в своем стройном и гармоничном великолепии. Он не столько осознал умом, сколько почувствовал эту великую тайну жизни и смысл своего существования. Он сердцем почувствовал в себе божественным проявлением эти вечные законы добра, которыми он соединен со всеми людьми и со всем окружающим миром. В его душе снова возникло и стало нарастать чувство необъяснимой радости и вдохновения от этого открытия. И еще какое-то новое, ранее не испытанное чувство внутреннего спокойствия, уверенности и полной гармонии. Он почувствовал, что с этого момента вся его жизнь, независимо от того, что будет с ним происходить, будет иметь другой, более определенный и значительный смысл — это смысл добра, который он постарается в нее вложить. Возможно, внешне его жизнь мало изменится, но она будет иметь уже другое внутреннее содержание.
Борисов поняв, что сегодня у него с квартальным отчетом ничего не получится, выключил компьютер. Этот отчет и другие служебные дела показались ему сейчас настолько малозначительными. Сергей подумал о своих родителях и о том, как долго он им не звонил. Он взял трубку и набрал их номер. В трубке раздался голос матери:
— Алло!
— Мам, это я, — произнес Борисов.
— Сережа! — обрадовалась мать. — Как я рада тебя слышать! Как у вас дела?
— У нас все хорошо мам, а как у вас?
— Ну, если не считать возраста и все, что с ним связано, то все в порядке, — ответила она.
— Вы не болеете? — продолжал расспрашивать Борисов.
— Да, в общем, нет, ну, может, так кое-что по мелочи.
— Как там отец?
— В порядке!
— Мам, мы к вам приедем в выходные, ты не против?
— Да что ты, мы будем вам очень рады! Обязательно приезжайте! Кирилла возьмите, а то мы его уже давно не видели.
— Хорошо! — Борисов чувствовал, как мать по нему соскучилась.
Они поговорили еще минут пять о разном и попрощались. Борисов задумался. Ему вспомнилось детство. Он вырос в семье с очень скромным достатком, но в атмосфере уважения и взаимной поддержки между родителями. Они жили в маленькой однокомнатной квартире в рабочем поселке на окраине Ленинграда. Отец и мать работали на Кировском заводе простыми рабочими. Несмотря на довольно стесненные условия, Сергей ни в чем недостатка не испытывал. Родители старались, чтобы у сына было все необходимое. Летом он ездил в пионерские лагеря, и вообще все детство вспоминалось Борисову, как самое счастливое время. Когда Сергей учился в институте, он также не испытывал материальных затруднений. Хотя Борисов, будучи студентом, еще нигде не работал, у него всегда были карманные деньги и на обеды в институтской столовой, и на студенческие вечеринки. Родители отдавали Борисову много любви и душевного тепла, а что он? Была ли его благодарность хоть минимально соизмерима с тем, что он от них получил? «Еще не поздно! — подумал он. — Никогда не поздно!».
Борисову захотелось домой. До конца рабочего дня оставалось еще четверть часа, но он не стал ждать. Закрыв свой кабинет, Сергей вышел на улицу. Уже был вечер, и солнце клонилось к закату, позолотив крыши домов и играя в окнах верхних этажей высотных зданий. Воздух был прозрачен и свеж. На душе у Борисова было легко и радостно. Все окружающее показалось ему чистым и светлым, как будто омытое летним дождем. Краски стали ярче и сочнее, как когда-то в детстве. Он спустился в метро и на него снова нахлынули воспоминания юности. Окружающие его пассажиры уже не казались ему, как это было утром, хмурыми и невзрачными. Приехав на свою станцию, Сергей сначала зашел в продуктовый магазин и купил все, что просила жена, а затем в цветочном киоске купил большой, красивый букет алых роз, которые больше всего любила Наташа. Дойдя до парковки и сев в свой «Audi», он поехал домой.
Поставив машину, Борисов поднялся на лифте и зашел в квартиру. Наташа сидела на диване и смотрела по телевизору один из ее любимых сериалов. Повернув голову и увидев Борисова с цветами, она с удивлением подняла брови:
— Это по какому поводу? — спросила она.
— Не по какому! — замялся Борисов. — Так, захотелось сделать тебе приятное!
— Серьезно?! — Наташа недоверчиво поглядела на мужа. — Спасибо! — она, встав с дивана, подошла к Сергею и, поцеловав его, приняла цветы.
— Мои любимые! — Наташа любовалась розами.
Достав из серванта вазу и наполнив водой, она поставила в нее букет.
Посмотрев на Борисова и видя его смущенное и вместе с тем светящееся лицо, Наташа недоверчиво переспросила:
— Что с тобой? Ты сегодня какой-то не такой? У тебя что-нибудь случилось?
— Нет, ничего! Просто хорошее настроение, — улыбнулся Сергей.
— Точно!? — усомнилась жена. — Я тебя давно таким не видела!
— Да и я сам себя уже давно таким не помню, — согласился Борисов.
— Ужинать будешь? — спросила Наташа и прошла на кухню, забыв про свой сериал.
— Давай! — согласился Сергей и пошел в спальню переодеться.
— Ты купил сметаны? — услышал он из кухни голос жены.
— Да, там на столе в пакете, — ответил он.
Борисов захотел поговорить с сыном, но зайдя к нему в комнату, не застал его.
— А где Кирилл? — спросил он Наташу.
— Я же тебе говорила, что он ушел куда-то с друзьями.
Наташа, разогрев борщ и нарезав хлеба, поставила тарелки на стол. Борисов посмотрел в лицо жены. Он видел, что Наташа была в хорошем настроении.
Они сели ужинать. Сидя за столом, Борисов подумал, что они уже давно так не садились вместе по вечерам. Обычно, когда он приходил домой хмурый и усталый, жена говорила ему, что ужин на плите или в холодильнике, и предоставляла ему самому о себе позаботиться.
Поставив на стол второе, Наташа предложила мужу:
— Может по бокалу вина, за твое хорошее настроение?
— Не откажусь, — согласился Борисов.
Наташа поставила на стол два бокала и достала из холодильника недопитую бутылку вина. Борисов наполнил бокалы.
— За что мы будем пить? — спросила Наташа.
— Давай за нас! — сказал Сергей. — За нас с тобой, за Кирилла, за наш дом и нашу семью!
— Согласна! — весело поддержала Борисова жена.
Опорожнив бокалы, они посидели минуту молча, каждый по-своему переживая этот момент. Борисов посмотрел на Наташу. Лицо ее было усталым, возле глаз пролегли морщинки. Ему стало жалко жену. «Все-таки это моя вина, что наши отношения так охладели, — подумал он, — я отстранился и ушел в свою жизнь, а что ей оставалось, она всегда была в ожидании того, что я опять обращу на нее свое внимание». Он вспомнил сегодняшнее утро, когда он, проснувшись смотрел на спящую жену и ему стало стыдно за то чувство, которое он при этом испытывал.
Наташа нарушила молчание:
— Сегодня я попросила Кирилла, чтоб он убрал у себя в комнате, у него там вечно такой бардак, так он мне нагрубил, сказал, что мол сам знает, что ему делать. А потом собрался и ушел гулять с друзьями. Тебе нужно с ним серьезно поговорить, а то он совсем от рук отбился.
— Да, я с ним обязательно поговорю, — заверил жену Борисов. — А может нам тоже сегодня пойти прогуляться? — предложил он. — На улице такая хорошая погода и мы так давно никуда не выходили.
— Хорошая идея! — согласилась Наташа, — я за!
Она убрала со стола тарелки и пошла привести себя в порядок.
Одевшись, они вышли на улицу и направились в парк, расположенный недалеко от дома. Уже стало темнеть. Они шли молча, каждый думая о своем. Наташа, обхватив своей рукой руку мужа и прижавшись к нему, наклонила голову на его плечо.
— А ты помнишь тот вечер, когда мы с тобой познакомились? — спросил Борисов.
— Конечно! — оживилась Наташа. — Ты был такой смешной! Рассказывал мне свои истории.
— Да, а ты так весело смеялась и называла меня фантазером.
— Как будто все было совсем недавно, и куда это ушло? — грустно сказала Наташа.
— Не ушло! — возразил Борисов. — Все осталось внутри нас!
На небе выступили звезды, и луна вместе с фонарями освещала тропинку парка.
Борисов смотрел в небо и, как бы сливаясь вместе со всей бесконечностью вселенной, вновь переживал это новое радостное чувство его единения с окружающим миром.
Они вернулись домой поздно. Кирилл уже был дома и играл, сидя у компьютера. Борисов, зайдя к нему в комнату, сел около него. Кирилл, отвлекшись от игры, повернулся к отцу:
— Пап, я хочу пойти с друзьями на секцию тенниса.
— Отлично, — сказал Борисов, — я рад, что ты займешься спортом и хоть на время будешь оставлять свой компьютер. И еще, мне бы очень хотелось, чтобы ты навел у себя в комнате порядок. Неужели тебе самому нравится сидеть в таком бардаке? — спросил он сына.
— Хорошо! — Кирилл выключил компьютер.
Борисов расспросил его, где они гуляли сегодня и как вообще он собирается проводить свои каникулы. Поговорив минут двадцать и заметив, что Кирилл начинает зевать, Борисов отправил его умываться и ложиться спать.
Наташа, выйдя из душа, сидела в спальне в халате напротив зеркала и наносила на лицо вечерний крем.
— Слушай, а может нам съездить куда-нибудь на пару недель? — спросил жену Борисов. — Мне нужно только доделать свой квартальный отчет, и я закажу куда-нибудь авиабилеты и гостиницу. Как тебе эта идея?
— Отлично! — обрадовалась Наташа, — только как Кирилл? Мы же не оставим его одного?
— Зачем оставлять! — сказал Борисов, — пусть поедет с нами. Ему тоже это будет интересно, тем более у него сейчас каникулы.
Наташа встала и обняла мужа:
— Не знаю, что с тобой сегодня произошло, но я так рада такой перемене и надеюсь, что завтра она не исчезнет.
Борисов погладил волосы жены и, посмотрев ей в глаза, сказал:
— Мне кажется, что не исчезнет.
Уже лежа в кровати, он снова вспомнил сегодняшнюю его встречу с бездомным стариком.
«Надо обязательно купить ему новую одежду, — подумал Борисов. — А может серьезно поговорить с его сыном — Славиком? Хотя вряд ли сам старик одобрит такое решение. Ладно, я об этом завтра хорошо подумаю». И уже засыпая, и как бы продолжая в уме свою беседу со стариком, Борисов говорил ему улыбаясь:
— Спасибо Вам, Владимир Николаевич! Вы хороший учитель! Благодаря Вам, у меня сегодня был по-настоящему Счастливый день!